– У меня к тебе разговор, – сказала Катя. – Серьезный. Послушай, пожалуйста.
Я не хотел слушать. Время тикало, дин-дон, дин-дон. Два месяца вместе, а толку нет. Песьи головы отражались в зеркальных дверцах шкафа, поэтому смотреть я мог только на Катю. И она была ничего. Не такая стройная, как Сара Коннор, но ничего.
Я погладил ее по бедру. Кожа была теплой, приятной на ощупь.
– Что ты делаешь?
– Глажу свою девушку. Нельзя?
Она отстранила мою руку. Сказала:
– Ты вообще меня слышишь?
– Мы же оба понимаем, зачем ты меня позвала. Не ломайся.
Я притянул ее к себе и поцеловал. Залез под старину Джона и нащупал груди, за что тут же получил пощечину.
– Да что с тобой такое?! Ты больной?! Даже выслушать меня не можешь?
Потерев место удара, я улыбнулся и набросился на
(грязную шлюху)
Катю. Задрал футболку, стал стягивать шорты, пристраиваясь между бедер своей разбухшей ширинкой. Сара закричала. Она дергалась, стонала, и это возбуждало еще сильнее. Жидкий металл просился наружу, но я не хотел ее убивать. Сперва нужно было поразвлечься.
Пока я возился с шортами, ей удалось схватить кружку. Сара плеснула на меня кипятком и размозжила керамическую склянку о голову. Вспышки боли прошлись по черепу, лицу, по обожженной шее. Сара пнула меня в пах, и я сполз на пол.
– Мудак озабоченный! У меня сосед опер, сейчас тебя быстро куда надо отвезут!
Она вопила, угрожала, оскорбляла. И плакала. Я поднял на нее глаза, потом медленно встал сам.
– Не вздумай подходить! Вали отсюда!
На ковре темнело пятно, под диван забились осколки кружки. На балконе никого не было.
– С-сука, – процедил я сквозь зубы.
– В кого ты (обратился)
превратился, вообще? Выглядишь как бомж! Что это на джинсах, кровь? Кровь, да? А мылся ты когда последний раз? Вали давай отсюда!
Я мог бы убить ее, а потом сделать с телом все что угодно. Я мог бы попробовать на нем паяльную лампу. Мог бы оторвать нижнюю челюсть. Мог бы…
Но я извинился и молча убрался вон. Все-таки это была
(мразь, динамо, недотрога сраная)
моя Катя. Голова потяжелела на целую тонну, из носа потекла кровь. Я видел только черноту, сквозь которую неохотно проступали контуры реального мира. Если бы не идущие по пятам люди с песьими головами, сил добраться до дома у меня вряд ли бы хватило.
Пришел в себя я только после обеда. Спал прямо в одежде, как какой-нибудь Марти Макфлай. Чудовищно болела голова. Я проглотил пару таблеток и попробовал поесть, но, кроме дюжины разваренных пельменей, ничего не полезло. Посмотрел на
(выглядишь как бомж)
свое отражение и набрал ванну. Бросил одежду в стирку и погрузился в горячую воду.