Молчание квартиры отличалось от молчания шкафа. Оно было ждущим, настороженным. Тени лежали сетями паутины в углах комнаты. Мрачная дымчатая чернота липла лужами плесени к потолку, свисала, всматривалась в новых жильцов. Ее глаза отражали людей: хрупких, искаженных, нелепо шевелящихся, словно проволочные фигурки.
– Ань, этому одеялу уже тысяча лет… давно пора выкинуть, – сказала большая фигурка. Она держала меня в руках – огромное, коричневое с выцветшими блеклыми пятнами, с торчащими наружу шерстинками-когтями, острыми, словно иголки.
Чернота зашевелилась.
Оттуда один за другим вылезали тонкие извилистые отростки. Они ощупывали потолок, затекали дымчатыми завитками в трещины и щели, натягивались, словно ребристые резиновые ленты.
Цепляясь кончиками теней за выступы и продавленности, существо поползло к проволочным фигуркам.
– Надо будет – выкину, – сказала фигурка поменьше.
Существо попыталось заглянуть в ее глаза, но голова фигурки была окружена облаком волос – длинными, падающими на плечи неровными линиями.
Я почувствовал, как дымчатая чернота наполняется ненавистью к этим волосам.
Грязные кривые росчерки, уходящие рядами внутрь, слабые, ломкие – так и просят вырвать их по одному. Наслаждаться криками женщины. Наверняка эти крики сладкие, тягучие…
Существо остановилось и потянулось к линиям волос.
Большая проволочная фигурка пожала плечами и кинула меня в руки фигурки поменьше. Чернота с шипением втянула отростки назад, отползла на полшага в сторону и затаилась, выжидая.
Самая маленькая проволочная фигурка, третья, молча сидевшая на одной из коробок и глядевшая в пол, вдруг подняла голову и посмотрела вверх, прямо в глаза существа.
– Мам… Может, поедем домой? Мне здесь страшно. Как будто кто-то смотрит…
– Ну что же ты, хороший мой? – разволновалась женщина. Она наклонилась к мальчику и суетливо стала поправлять на нем сбившуюся рубашку. Застегнула на рукаве любопытную пуговицу, вылезшую из петельки посмотреть на новый дом. Прижала нагло оттопырившийся край воротничка. – Никто на тебя не смотрит, не переживай. Просто вещи еще не разложены, вот и жутковато. Хочешь игрушки?
– Потом…
– Тогда на вот… возьми одеялко и еще, если несложно, надуй кровать. Ты же умеешь?
Мальчик кивнул.
Он протянул ко мне руки, и меня в который раз захлестнуло чувство вины. Опять эти… шерстинки… будут царапать ему ладошки. Неужели и в самом деле я страшный, а каждый мой волосок колкий, словно маленький торчащий коготь? Даже черное существо на потолке их боится: смотрит в мою шерсть бусинами глаз на вытянутых отростках-языках и ждет… ждет…