Мы были уже совсем близко, и я ожидала увидеть в дверях домов женщин, жаждущих услышать новости. Меня это пугало. Сейчас я была рада, что народ предпочитает меня не замечать.
Но на окраинах города мы никого не встретили. Даррелл лежал на лошади как труп, мерно покачиваясь в такт шагам Фантом.
В окне дома мелькнуло мамино испуганное лицо, освещенное свечей. Я знала, о чем она думает – гонец на лошади может принести только плохие новости. Когда она увидела меня, у нее отвисла челюсть. Она мгновенно распахнула дверь, бросилась к Дарреллу, запричитала, заметив его раненую ногу, а на Фантом даже не обратила внимания.
Мы вместе снимали его с седла, поддерживая до тех пор, пока здоровая нога не коснулась земли. Мы взвалили его на шеи, как волы ярмо, втащили в дом и положили на кровать.
Джип, заметив свет и услышав суету, поднял лай, способный разбудить весь город. Он долго не мог успокоиться, ведь я привезла не тебя.
Мама не говорила, но из ее рта вырывалось огромное количество звуков: она всхлипывала, шептала, фыркала, стягивая с брата брюки, обтирая его, укладывая поудобнее. Это было похоже на обрывки молитв и утешений. Способный говорить – говорит, а те, кто не может, ведут лошадь в стойло, разводят огонь, греют воду, нарезают из тряпок бинты, чтобы перевязать рану.
Но мама не вытерпела. Она первая нарушила установленное ею правило и задала вопрос, на который я должна была ответить.
– Что случилось?
Я уставилась на нее. Что бы я ни ответила, она все равно разозлится.
– Переселенцы? – спросила она.
Я покачала головой. Но она не поняла.
– Что ты имеешь в виду?
Я провела пальцем по горлу. Ее глаза расширились. Она упала на стул.
– Кто? Мы или они?
Я постучала по груди и замотала головой. Ну как же ей сказать?
– Пе-е-се-ы.
– Да?
– Ух-ии.
Она нахмурилась.
– Ушли?
Я кивнула. К счастью, некоторые звуки у меня получались.
– Бум!
И она сделала то, что я от нее никак не ожидала. Она широко улыбнулась, и я мгновенно перенеслась на пять, семь, десять лет назад, когда она еще была самой счастливой из женщин. В ее голосе звучало торжество.
– Бум? – закричала она. – Переселенцы? Бум?
Я кивнула. Она приложила ладони к щекам и сквозь слезы рассмеялась. Встав со стула, она подхватила юбки, приподнялась на цыпочки и затанцевала.
– Бум! Бум!
Как будто мне было два года и я произнесла свои первые слова. Или она потеряла разум.
Тут застонал Даррелл, и мама снова стала серьезной. Ранение сына стало еще одной заботой, но и радости по поводу победы над врагом она тоже не могла не испытывать. Мы живы и мы не потерпели поражения в войне.