Рикет хохотнул:
— Злой ты, Джорек… молва-то не врет. Злой, этот, как его, хищный!
Брешет твоя молва, коротышка. Джорек больше не злой и не хищный. Он добрый, больной и запыхавшийся. Но язык — если случится такая оказия — тебе все-таки оторвет. Брат Архей что-то замычал, настойчиво и скандально. Я встряхнул подранка, жалея, что не могу сбросить его на землю и надавать пинков — может, тогда пьяная дурь выйдет из чародея? Ох, как бы самому не упасть: ноги подкашиваются, в груди клокочет, во рту солоно от крови. И озноб как ледяная вуаль окутывает тело. Нехорошо, верно? Куда уж хуже… Регенерация отправилась покурить… с вещами. Говорят, в последний раз ее видели где-то в районе Канарских островов. Она была хмельна и обнимала стройного мулата… предательница!
Следом за Рикетом я потащился вдоль плоского берега озерка, которое курилось чуть заметным паром. Под ясной луной вода казалась черной, как нефть. От гнилостных испарений запершило в горле, начали слезиться глаза. Рикет оглянулся, кивнул:
— Их бросают сюда, когда провисят трое суток. Ты не смотри, что тут ширины ярдов двадцать. Глубина — выше крыши. Рыбка, правда, не ловится… Ребятки Аргелона как-то взяли двухсотярдовый линь… Не хватило. По слухам, там ниже — каверна и течения, и так до самого сердца земли. Короче, жмуров, казненных, бросают сюда, и они тонут, и больше не всплывают. Это ж не вода.
Я изумился.
— Хых… не… вода?
— Кровь земли, — сухо сказал коротышка. — Или гной. Или флегма. Нет, это не земляное масло, как там ее называют, нефть. Эта штука… Она, понимаешь, выступает на месте незаживающих магических ран. Я думаю, земная плоть так гниет… Рану в святилище Измавера в Ильминдаре сразу зарубцевали, а тут… силенок не хватило. Я почему и сказал: топорно сработали, суходрищи и маготрахи.
— Крэнк… Флегма…
Рикет кивнул и снова оказался рядом.
— А все же, как ты драпанул из тюрячки, Лис?
— Секрет.
— Ну и не говори… Магия?
— Секрет.
— Ой-ой-ой!
— У тебя любопытство… хых-хых… как у бабы!
Проныра расхохотался — не слишком-то откровенно.
— Смешной, Лис. Об этом твоем кунштюке судачит весь воровской мир.
Мы обогнули озерко и увидели вырубленную в скале лестницу — широкие и пологие ступени поднимались к верху островерхой скалы под резким углом, едва ли не отвесно. Метрах в десяти (я давно заметил, что считаю в метрической системе, спасибо немцам) лестница поворачивала, все так же — в объятиях высокого, по шею рослому человеку, скального коридора с гладкими стенами. Торке и Башка уже скрывались за поворотом, а их тяжеловоз, которому, кажется, наподдали по крупу, рысил вдоль скалы, низко опустив голову. Да, лошадкам сюда не подняться, и лучше их отпустить — авось уцелеют. А хватить ли мне сил подняться наверх? Вопрос не праздный, я едва держусь на ногах. Если упаду — вряд ли такую тушу кто-то будет тащить на самую верхотуру. Бросят здесь, авось подберет какая-то лярва… как бы двусмысленно это не звучало.