— Назад! Вон! Вон! Прокляну!
Его вид был страшен: живой мертвец в белом саване. Голова — череп, обтянутый кожей, с открытым ртом, изрыгающим проклятия. Вои попятились, Юрша, пораженный действиями старца, упустил момент нападения. В это время Пантелеймон покачнулся и начал падать. Юрша подхватил его легонькое тело. Опомнившиеся вои набросились на него. Он не сопротивлялся, ему скрутили веревкой заломленные назад руки.
К скамье, на которой лежал старец, подошел старший, Юрша узнал его — то был полусотник Мирон, и спросил Иннокентия:
— Это монах Пантелеймон? Ребята, взять Пантелеймона!
Иннокентий сокрушенно покачал головой, выпрямился и, перекрестившись, сложил руки на груди:
— Поздно уж. Его взял к себе Всевышний.
Монастырского вывели из кельи, кто-то надел на него шапку и накинул полушубок. Посадили в передок открытых саней. С ним сели двое в тулупах. Сани тронулись. Остальные вои вскочили на лошадей. Поезд двинулся к воротам мимо сторонящихся монахов, идущих к заутрене.
19
Ехали неровно; из Троицы неслись вскачь, потом перешли на рысь, дальше поплелись шагом. Рассвет приходил медленно, низкие облака задевали за вершины сосен. Юрша различил в утренней синеве, что всадники дремали в седлах, лошади под ними замучены и неухожены. Широкая спина возницы, возвышаясь на облучке, была неподвижна — и он спал. Вдруг зашевелился, гикнул, хлестнул кнутом, и кони помчали, сбросили дрему и всадники.
Возница загораживал Юршу от встречного ветра, но все равно холод начинал ощущаться. Руки, стянутые веревками, пощипывал мороз. Пальцы онемели.
На ухабине воротник тулупа одного из путников откинулся, это был полусотенный, он сладко спал. Юрша обратился к нему:
— Эй, полусотенный, проснись!
Мирон встрепенулся и выругался:
— Эка, дернуло тебя... Досмотреть сон не дал. А какая была баба... Чего ты?
— Тебе приказали меня живьем и в целости доставить. А до Москвы я без рук останусь.
— Они тебе теперь ни к чему. Отгулял.
— Трус ты, Мирон. Вас вон сколько, а меня одного боишься.
— Не так еще тебя, подкидыш, скрутить надо! Сейчас шубу с тебя сниму! Запомнишь Александрову слободу, выродок!
Он привстал и начал расстегивать кляпыши на шубе Юрши. Зашевелился второй тулуп, появилось маленькое личико с пегой бородкой:
— Голова, не дело затеял. Не моги издеваться!
— А тебе-то что, отче? Читай свои молитвы. — Мирон озлобился, но замысел свой оставил и отвалился на задок саней.
Неожиданный защитник окончательно высвободился из тулупа и ловко перебрался в передок к Юрше. Он был в монашьей рясе, маленького роста, горбат и кособок. Оказавшись сзади Юрши, завернул полушубок и попытался развязать веревки, но они не поддавались. Тогда, вынув из-за голенища нож, перерезал их со словами: