— Так будет лучше. Надевай полушубок как положено и отогревай руки.
Вернувшись на свое место и укутавшись в тулуп, он спросил:
— Ну как, отходят, или снегу подать?
— Спаси Бог тебя, добрый человек. Руки ты мне сохранил. Я узнал тебя, брат Иммануил, ты в послушниках у попа Сильвестра ходил.
— Да и сейчас хожу. Послушание выполняю...
Мирон расхохотался:
— Вот так, друзцы встретились! Ты уж, монах, скажи, какое послушание выполнял!
Иммануил обиделся:
— Эх, голова! Про тебя сказано: язык мой - враг мой!
— Язык мой вреда не сделал. А вот ты, монах, татя пожалел, руки развязал. А его не жалеть, а вон на первом суку повесить надо...
Иммануил сердито отвернулся и закрылся воротником тулупа. Мирону же ответил Юрша:
— Зря злобствуешь, полусотник. Меня благодарить должен. Под Александровом мог бы на суку так и оставить тебя. А я по недомыслию пожалел убийцу.
— Врешь, подкидыш! Не убийца я! Службу нес. А вот ты с татями знаешься! Я еще тогда подозревал, что ты за птица. Ан, государь раскусил тебя.
— Ошибаешься. Государь всегда меня жаловал. И теперь разберется, тебе же попадет.
— Нет, не надейся! Тебя на этот раз государь дыбой пожалует. Твой приятель Харитошка да Акимка сейчас там корежутся. Приедешь, тебе место уступят!
Юршу обдало холодом. Постарался спросить спокойно:
— Значит, мою усадьбу грабил? А гостя и слугу зачем взял?
— Бедно живешь, мало чего нашли. А за Харитошкой следили. Говорят, главный тать. А слуга небось немало ведает.
— А чего ведать-то? Обмиширились соглядатаи приказные.
— Не приказные! Хватай выше — святая церковь. А там не ошибаются.
До сих пор Иммануил вроде бы дремал, а тут прислушался и резко оборвал Мирона:
— Неладное болтаешь опять! Ой, язык лишний у тебя!
Полусотник обиделся, а может, испугался, замолчал. Монах что-то спрашивал Юршу, но он отвечал невпопад, думал, что сталось с Акимом и Харитоном.
Тут проехали деревню Талицы и остановились возле постоялого двора кормить коней. Юршу ввели в натопленную просторную избу, посадили в углу на лавку, Мирон приказал связать ему руки и ноги. Предосторожность была не лишняя, потому что, перекусив чем Бог послал, все стражники уснули, задремал и Иммануил.
Когда тронулись дальше, по настоянию монаха Юршу развязали. Отдохнувшие кони пошли веселее. К этому времени облака рассеялись, выглянуло низкое холодное солнце, на деревьях засверкали снежные узоры. Юрша невольно любовался холодной радостью природы и охотнее отвечал на вопросы Иммануила. Тот расспрашивал о Кирилловом монастыре, о том, почему Юрша не стал монахом, потом начал расспрашивать о детских и отроческих годах. Вопросы насторожили, монах явно пытался выведать что-то о его происхождении. Прежде чем прекратить разговор, Юрша прямо, без уловок спросил: