— Впервые услыхал от Харитона Деридуба, когда взял самозванца.
— И в благодарность отпустил Харитошку на волю?
— В этом виновен перед тобой, отпустил. Побоялся, что на дыбе все расскажет и погубит меня. А убить его не хватило силы.
Иван усмехнулся:
— За одно это повесить тебя мало. А как же ты, раб лукавый, осмелился поверить его брехне?
— Тебе, государь, признаюсь как на духу. Поверил потому, что и раньше бередили мне душу отроческие воспоминания. Лик инокини Софии, ее ласки и слезы надо мной.
Иван рассвирепел, вскочил, затряс кулаками над головой:
— Врешь, выблядок! Клевещешь на великую княгиню! Кат, огнем глотку ему заткни!
Мокруша взял раскаленный шкворень и пошел к дыбе. Иван так же быстро остыл, сел в кресло:
- Подожди... Кто такое подтвердить может?
— Никто, государь. Меня с ней оставляли наедине.
— Кто из монахов возил тебя в Суздаль?
— Старец Пантелеймон.
— Старый козел сводничал? Поторопился Господь прибрать его. Аким должен все знать. Мокруша, жив он еще?
— Жив. Послать за ним?
— Потом.
— Государь, — обратился Юрша, — что может знать стражник, охраняющий монастырский обоз? Ничего он не знал и знать не должен.
— Ой, горе тебе, Юрша! Значит, нет свидетелей твоего свидания с инокиней Софией? Значит — врешь мне, государю!
— Воля твоя, государь, верить или не верить.
— Два десятка плетей, чтоб не врал!
Мокруша выбрал плеть, взмахнул со свистом, подошел и начал не спеша бить. Юрша, ожидая первый удар, напрягся всеми мышцами. Плеть обожгла спину, боль жаром обдала все тело и застряла в голове. После второго удара боль со спины перелилась в голову. Вспомнил слова Мокруши и заставил себя расслабиться. На это хватило силы, но стон не сдержал.
Иван, схватившись за подлокотники кресла, подался вперед. Он не услыхал воплей, но стон достиг его ушей. Он видел, как после каждого удара искажалось лицо Юрши, наливалось кровью, видел обильный пот, катящийся по лбу. Мокруша действительно бил мастерски. Следы плетки не пересекались, а ложились рядом. Сразу после удара возникшая белая полоса постепенно краснела, на ней появлялись маленькие бисеринки крови, потом синела и надувалась желваком.
Иван считал удары, после пятнадцатого произнес:
— Хватит... Теперь понял: государю нельзя врать?
Тут произошло неожиданное: Юршу забила дрожь, лицо его посинело, посерело, и он вдруг уронил голову на грудь и повис мертвецом. Мокруша, привыкший ко всему, рванулся в угол, схватил бадейку и вылил на него воду. Тот продолжал безжизненно висеть. Кат связал кусок пакли, зажег ее и дым направил под нос. Юрша вздрогнул, затрясся и постепенно пришел в себя.