— Слушай, ты все знаешь. Скажи, чего от меня государь выпытать хочет?
— Немного. Он должен знать, какие бояре с тобой заодно. Назовешь, конец твоему мучению. За них примусь.
— Некого мне называть.
— Назовешь. Не ты, так Аким. Свои муки он выдержал. А велят перед его глазами тебя на куски рвать, все расскажет: и что было, и чего не было.
— Мокруша, ты не веришь моим посулам, так поверь — Бога буду за тебя молить. Выполни мою последнюю просьбу.
— Да недолго тебе молиться осталось! Ладно, выполню, говори.
— Сделай так, чтобы больше не мучился Аким.
— Хорошо, князь, уважу тебя. Не о себе просишь, а о слуге печешься! А теперь помолчим. Идут.
Действительно, дверь отворилась, вошел монах Иммануил:
— Кат, государь приказал вора на малый подвес. Сейчас пожалует.
Мокруша заторопился:
— Ладно, ладно. Ступай, монах, ступай. Тебе тут делать нечего. Ребят крикни. — И скороговоркой Юрше: — Сечь стану, расслабься, не так больно будет. И ори, стыду в этом никакого, а государю удовольствие. До жаровни дойдет, ноги боком держи. — И зашумел на вошедших:
— Чего встали? Валяйте!
Помощники дело знали: свечи зажгли в поставце, ковер от двери к креслу раскатали. Юршу раздели, в одних исподних штанах оставили, к дыбе подвели, ремни на руки и ноги накинули, ворот подкрутили, подвесили. Мокруша спросил, указывая на шрам на плече:— Это что у тебя?
Все было так стремительно, неожиданно, что Юрша не понял вопроса. Пришлось Мокруше дважды повторить.
— Татарская стрела отметила.
— Вона! Болит еще?
— Да хоть и болит. Ты больнее сделаешь.
Мокруша усмехнулся:
— То я по государеву повелению. А это татары. Ребята, ослабьте, чтоб на ногах стоял. Вот, ладно.
Появился подьячий, разложил бумаги на аналое, поставил чернильницу, по перу положил за уши. Иван вошел быстрым шагом, прошел, сел в кресло, распахнул шубу. Позади него стал боярич Федор Басманов, новый царский любимец. Иван сердито уставился на Юршу, тот выдержал его тяжелый взгляд. Каты стояли, опустив головы, они не имели права лицезреть царя. Иван зло, отрывисто вопросил:
— Почему не висит?!
Мокруша, не поднимая головы, ответил:
— Плечевая кость у него татарской стрелой перебита, государь.
На смелые слова палача Иван сверкнул глазами, но напоминание о казанском деле смягчило его:
— Ты больше наломаешь.
— Как прикажешь, государь.
— Пусть уйдут твои хваты... Вот, Юрша, где Бог довел свидеться. Будешь говорить так иль пусть Мокруша язык развяжет?
Продолжая смотреть на Ивана, Юрша спросил:
— О чем рассказывать, государь? Что знать хочешь?
— Для начала поведай, когда возымел дерзость считать себя из великокняжеского рода?