Доехав домой на извозчике, я велел запрячь маленькие сани в три лошади и через час прискакал в Софию. Тогда уже было 6 часов пополудни. Тут первого увидел я графа Николая Зубова, который, возвращаясь из Гатчины, шумел с каким-то человеком, приказывая ему скорее выводить лошадей из конюшни. Хотя и вовсе было не до смеха, однако же тут я услышал нечто странное. Человек, который шумел с графом Зубовым, был пьяный заседатель. Когда граф Зубов по старой привычке обходиться с гражданскими властями, как с свиньями, кричал ему: «Лошадей, лошадей! Я тебя запрягу под императора», – тогда заседатель весьма манерно, пополам учтиво и грубо, отвечал: «Ваше сиятельство, запрячь меня не диковинка, но какая польза? Ведь я не повезу, хоть до смерти изволите убить. Да что такое император? Если есть император в России, то дай Бог ему здравствовать; буде Матери нашей не стало, то ему виват!» Пока граф Зубов шумел с заседателем, прискакал верхом конюшенный офицер, майор Бычков, и, едва он остановил свою лошадь, показались фонари экипажа в восемь лошадей, в котором ехал наследник. Когда карета остановилась и я, подошед к ней, стал говорить, то наследник, услышав мой голос, закричал: «Ah, c’est vous, mon cher Rostopschin!» (А, это вы, мой дорогой Ростопчин! (франц.)). За сим словом он вышел из кареты и стал разговаривать со мною, расспрашивая подробно о происшедшем. Разговор продолжался до того времени, как было сказано, что все готово; садясь в карету, он сказал мне: «Faites moi le plaisir de me suivre; nous arriverons ensemble. I’aime a vous voir avec moi» (Пожалуйста, следуйте за мной; мы приедем вместе. Я хочу, чтобы вы были со мной (франц.)). Сев в сани с Бычковым, я поскакал за каретою. От Гатчины до Софии встретили наследника 5 или 6 курьеров, все с одним известием от великих князей, от графа Салтыкова и прочих. Они все были с записками, и я, предвидя это, велел из Софии взять фонарь со свечою, на случай, что если будут письма из Петербурга, то можно было бы читать их в карете. Попались еще навстречу около 20 человек разных посланных, но их мы ворочали назад и таким образом составили предлинную свиту саней. Не было ни одной души из тех, кои, действительно или мнительно имея какие-либо сношения с окружавшими наследника, не отправили бы нарочного в Гатчино с известием; между прочим, один из придворных поваров и рыбный подрядчик наняли курьера и послали.
Проехав Чесменский дворец, наследник вышел из кареты. Я привлек его внимание на красоту ночи. Она была самая тихая и светлая; холода было не более 3 градусов; луна то показывалась из-за облаков, то опять за оные скрывалась. Стихии, как бы в ожидании важной перемены в свете, пребывали в молчании, и царствовала глубокая тишина. Говоря о погоде, я увидел, что наследник устремил взгляд свой на луну, и, при полном ее сиянии, мог я заметить, что глаза его наполнялись слезами и даже текли слезы по лицу. С моей стороны, преисполнен быв важности сего дня, предан будучи сердцем и душой тому, кто восходил на трон Российский, любя Отечество и представляя себе сильно все последствия, всю важность первого шага, всякое оного влияние на чувства преисполненного здоровьем, пылкостью и необычайным воображением самовластного монарха, отвыкшего владеть собою, я не мог воздержаться от повелительного движения и, забыв расстояние между ним и мною, схватил его за руку, сказал: «Ah, Monseigneur, quel moment pour Vous!» (Ax, ваше величество, какой момент для вас! (фр.)). На это он отвечал, пожав крепко мою руку: «Attendez, mon cher, attendez. J’ai vecu quarante deux dans Dien m’a soutenu; peut-etre, donnera – t’il la horce et la raison pour supporter Petat, au quel il me destine. Esperons tout de Sa bonte» (Обождите мой дорогой, обождите. Я прожил сорок два года. Господь меня поддержал; возможно, Он даст мне силы и разум, чтобы выполнить предназначение, Им мне уготованное. Будем надеяться на Его милость (франц.)).