— Откровенная — это одно, а донос — другое. Донос, ябеда, наушничество всегда отвратительны. Вам следует добиваться того, чтобы ваши школьники резали в глаза друг другу правду, а не сообщали бы вот тут, в вашем кабинете, некие сведения только вам… До свидания!
Татьяна Ефимовна не ответила, а тетка Аглая подумала: «Ох, и умею же я наживать врагов!»
И на улице вспылила: «Тоже, заведует учебной частью! Крыса!»
Володя сидел дома, пил молоко и читал о щитовидной железе. Он даже забыл о том, что тетку вызвали в школу. В глазах у него было выражение восторга.
— Понимаешь, тетя Аглая, — сказал он, — щитовидная железа — это потрясающая штука. Вот ты послушай! Нет, это удивительно…
Возле румяных губ у него были молочные усы, глаза мягко и радостно светились, весь он был какой-то еще лопоухий, длиннорукий, незавершенный. Аглая подошла к нему, наклонила его к себе и поцеловала в нестриженую шею. Раза два в год она позволяла себе такие нежности.
— Чтобы в следующем году этого не было! — сказала Аглая как можно строже. — Слышишь, Володька?
— Чего этого? — рассеянно спросил он.
— Ну вот с прыжками в окно, с отвратительными отметками. Не будет?
— Не будет, — так же рассеянно сказал Володя. — Да ты про щитовидную не слушаешь…
— Нет, слушаю. Впрочем, плохо слушаю, мне же на работу нужно идти, меня люди ждут.
— Ну, иди! — разрешил Володя.
Аглая грустно усмехнулась:
— Позволил. А нет того, чтобы спросить, что у тебя нового, тетка Аглая, почему ты нынче невеселая, вчера была веселая, — этого от тебя не дождешься. Вот влюблюсь, выйду замуж и брошу тебя одного.
«Что это с ней?» — на секунду удивился Володя и тотчас же забыл обо всем, оставшись со своими книгами и размышлениями о прочитанном.
Было уже совсем лето, ветер разогнал тучи, за окном о чем-то веселом и тайном перешептывались клены. Опять куда-то провалился кусок времени. Разогревать еду не было желания. Володя поел хлеба и попил какого-то полупрокисшего молока. Потом он заметил, что начало смеркаться, пришлось зажечь лампу. Погодя пришел озабоченный Женька Степанов, повозился с белыми мышами, покачался в сломанной качалке и пожаловался:
— Старик, я горю.
— В каком смысле?
— В том, что папахен изволил прислать письмо: рекомендует мне идти в военно-морское училище.
— Родион Мефодиевич?
— Он.
— Ну и иди.
— Так это же трудно.
Володя пожал плечами.
— В письме даже стихи есть, — сказал Женька и вытащил из кармана измятый конверт. — Гроза морей если разойдется — все!
И, пошуршав листочком, Евгений прочитал!
Врагам не прощали вы кровь и обиды
И знамя борьбы поднимали не раз,