– Знаешь, – сказал Эдриан, – вчера вечером я обсуждал это со Сьюзи, и она кое о чем мне напомнила. Я совсем забыл об этом происшествии. Когда Кэт была подростком, ее на неделю выгнали из школы за издевательство над одноклассницей.
Кэролайн приподняла брови.
– Да. Не то в двенадцать, не то в тринадцать лет. Как раз теперешний возраст Отиса. В середине четверти к ним пришла новенькая. Она всем понравилась. Мальчишки с нее глаз не сводили, девчонки скрипели зубами. Она стала вторгаться на территорию Кэт. Та сделала вид, что с ней дружит, а сама распространяла про нее гадкие слухи и всех настраивала против нее. Та девочка пожаловалась своей матери, а мать оказалась директрисой другой школы и хорошо знала, как поступать в таких случаях. Кончилось тем, что Кэт выгнали и заставили письменно просить у девочки прощения. Так, во всяком случае, мне все это виделось из твоей постели, за дюжину миль от места событий. – Он насмешливо приподнял бровь. – Я думал: девчонки есть девчонки. Мне не приходило в голову считать ее ужасной.
– А ты считаешь ее ужасной?
– Нет. – Эдриан вздохнул. – Конечно, нет. Я считаю ее одной из жертв огромного грузовика – ее папаши, подвинутого на серийных адюльтерах.
Они с Кэролайн переглянулись.
– Как ты думаешь, она останется жить у тебя? – спросил Эдриан.
– Она не заикалась о переезде. Думаю, пока останется.
– Тебя это не напрягает?
– Нет, нисколько. Ты же знаешь мое отношение к Кэт. Я люблю ее, как родную. К тому же без нее я как без рук. Поэтому… – Кэролайн напряженно, невесело улыбнулась и чокнулась бокалом с Эдрианом. – Выпьем за то, чтобы все улеглось. Чтобы все плохое осталось позади.
Сдержанно чокаясь с ней, Эдриан сухо улыбался.
Кэролайн снова наполнила оба бокала.
– Давай, – сказала она Эдриану. – Эстафетная палочка у тебя. Так выражаются психотерапевты: когда палочка у тебя, все остальные набирают в рот воды.
– Что ж, терпи.
Кэролайн смотрела на Эдриана в ожидании, а он чувствовал в душе какое-то размягчение, потом там надулся пузырь. Сквозь раскаленную лаву чувств пробивалась, как золотая птица феникс, некая мысль. Она набухала, грозя без спросу вылететь наружу, сорваться с его губ. «Ты – любовь всей моей жизни».
Он сглотнул, не доверяя больше самому себе, собственным чувствам. За последние сутки, посвященные самокопанию, у него родилась одна-единственная слепящая мысль: он – презренный болван! Он мысленно воспроизводил куски прожитой жизни, изучал как сторонний наблюдатель чуть ли не каждый ее ключевой эпизод и убеждался, что долго скакал по жизни, не соображая, зачем. Слепо, как мотылек, перелетал от одного пятна золотого света к другому. Когда свет мерк, он упархивал и начинал поиск нового золотого пятна.