– Папа. – Он крепко обхватил Эдриана и стиснул его. – Как здорово тебя видеть!
Эдриан удивленно улыбнулся. В детстве Люк был ласковым ребенком, но за последний год отдалился от отца, стал почти враждебным. Воистину, «в разлуке размягчаются сердца».
Люк засунул руки в карманы брюк и улыбнулся.
– Полгода не виделись.
– Боже правый! – ахнул Эдриан. – Неужели так долго?
Люк усмехнулся и поправил смешную челку на лбу.
– Представь себе.
– Мне очень стыдно. Мы виделись на Рождество?
– Еще раньше. На Рождество я был в отъезде. На мой день рождения.
– В ноябре?..
Люк снисходительно похлопал его по плечу и опять подсел к сестре.
– Неужели тебя больше не спасает «Доска гармонии»?
– Придется ее усовершенствовать, – сказал Эдриан, садясь на подставленный Кэролайн стул и признательно ей улыбаясь. – Она меня подводит. Полгода! – Эдриан удрученно покачал головой.
Младшие дети одновременно заметили его появление. Бью и Перл спрыгнули с батута и бросились к отцу.
– Папа!
Перл залезла к нему на колени, Бью обхватил ручонками его шею. От обоих пахло лосьоном от солнечных ожогов. Кэролайн уселась напротив и закатала рукава шерстяного платья. Она радостно лучилась, удачная стрижка темно-русых волос выставляла напоказ ее скулы, обтягивающие леггинсы подчеркивали длину и стройность ног, на платье красовались броские цветы. Раньше Кэролайн почти не носила платьев, тем более в цветочек.
– Прекрасно выглядишь, – сказал ей Эдриан.
– Спасибо, – ответила она, благосклонно принимая комплимент. – А у тебя видок поношенный.
– И тебе спасибо, – хмуро буркнул Эдриан.
Люк откупорил одну из принесенных Эдрианом бутылок шампанского и передал ему полный пластмассовый стаканчик.
– Поздравляю! – Люк поднял свой стаканчик, обращаясь сразу ко всем. – За обеих новорожденных. За тебя, Кэт! И за Кэролайн! – Он повернулся к сестре, потом к мачехе. – За всю семью! Давно не виделись!
Последним с застенчивой улыбкой к отцу подошел Отис.
– Привет, отец.
«Отцом» он его еще никогда не называл. Эдриан увидел в этом плохо замаскированное разочарование.
– Привет, сынок. – Он сгреб его в охапку.
Отис был среди всех его детей самым миловидным. Как он, отец, смеет различать, кто из них миловидный, кто нет? Ему следовало бы быть совершенно слепым к их внешним особенностям. Но он был очень даже зрячим. Сам он был злосчастным дитятей начала шестидесятых, проведшим семидесятые в свитере горчичного цвета и с длинными волосами, смахивавшими на парик. В детстве у него были кривые зубы и веснушки, на его студийные фотографии того времени трудно было смотреть без слез. То же самое можно было сказать о любом его сверстнике. То ли дело Отис: его физиономия годилась для плаката на стену спальни любой нормальной девушки. Безупречно симметричная, с глазами цвета кофе мокко, пухлыми губами, душещипательными ямочками на щеках, ресницами на пол-лица и непременными выпирающими скулами.