В годы оккупации вся продукция кинематографа, театра и песенного искусства подвергалась жесточайшей цензуре фашистов. Из культурной жизни были вычеркнуты не только артисты еврейского происхождения, под запретом оказались и многие произведения французов. Этой участи не избежала и песня. Так, власти запретили к исполнению три композиции Эдит Пиаф: «Mon légionnaire» и «Le Fanion de Légion», воспевавшие войска французской армии, а также «L’Accordéoniste», чьим автором был еврей Мишель Эмэ. Помимо последнего в профессиональном окружении Пиаф числилось еще двое евреев: композитор Норбер Гланзберг и кинематографист Марсель Блистен. Глубоко возмущенная дискриминационной политикой, Эдит не пожелала обращать внимания на «рекомендации» цензуры.
Так «L’Accordéoniste» оказался среди песен, которые певица постоянно исполняла в «Песенном ревю» Анри Варна в «Казино Парижа» начиная с 15 февраля 1943 года. Власти призвали нарушительницу к порядку, Пиаф взбунтовалась и уже через две недели перестала принимать участие в представлении. Она ушла по собственной инициативе? Или же ее наказали за проявленное упорство? Этого никто не знает. Известен лишь следующий факт: после двух месяцев молчания, 5 апреля, она снова пела в ревю, согласившись исполнять лишь песни, пропущенные цензурой.
Было очевидно, что Пиаф ненавидела нацистский режим и коллаборационистов из Виши. Но ее неприятие было скорее интуитивным – как обычно, певица не уделяла слишком много внимания политике. Профессия обязывала, и мы понимаем, что она была вынуждена подниматься на сцену даже в черные годы оккупации, за это Пиаф не раз упрекнут по окончании Второй мировой войны.
14 августа 1943 года Пиаф приехала на Восточный вокзал и села в поезд на Берлин. Так началось ее семинедельное турне по Германии, где она пела для французов, томившихся в лагерях и работавших на немецких заводах. В поездке Воробышка сопровождали артисты Шарль Трене, Фред Адисон, создатель «Avec les pomiers» («С пожарниками»), и ее личный секретарь Андрэ Бигар, прозванная Деде. Такие гастроли, организованные немецкими властями, служили скорее для того, чтобы угодить союзникам, а не поднять настроение пленным французским солдатам. Певцы, отобранные для подобных поездок, в теории имели право от них отказаться, но им разъяснили, что в этом случае они рискуют навлечь на себя крупные неприятности и не смогут выступать на родине.
Как и многие другие артисты, Пиаф не смогла отказаться от «приглашения». Более того, она была убеждена, что выполняет патриотическую миссию. В интервью, данном перед отъездом, певица подробно рассказала, какие песни она выбрала для заключенных. «Я считаю, – объясняла она, – что должна исполнить для них свои новые песни, песни, подготовленные специально к этому случаю». И когда певице заметили, что солдаты были бы явно разочарованы, не услышав привычных старых «хитов», она сказала: «Возможно. Но полагаю, что не помогу им, если пробужу в них былые воспоминания, те воспоминания, которые зародят в их душах ностальгию, причинят страдания… Я хотела бы, чтобы, слушая меня, они меньше думали о жизни, что осталась позади, но мечтали о жизни, с которой встретятся однажды».