А вот «важные» дела становились все более и более важными с чуть ли не пугающей скоростью. А иногда – и в пугающих обстоятельствах.
Как тем утром, когда Привалов, явившись, как водится, в комиссариат, не смог попасть в их с Солнцевым кабинет. Дверь не открывалась.
Что за притча!
Аркадий Владимирович нажал еще раз – все равно, что на стену давить.
В подвздошье завозился предательский холодок. Порядки – точнее, чтоб их, беспорядки – нынче такие, ни за что ручаться нельзя. Ни за что и ни за кого. Ни за чье будущее. Мало ли, что вчера еще матрос Солнцев был «на коне». Времена такие, что за одну ночь что угодно может случиться.
Однако мятый машинописный листок, криво прилепленный к наизусть знакомой двери, по-прежнему сообщал: «Начальник отдела – Солнцев Н. А.», матроса-то звали Николаем Александровичем, прямо как императора низринутого.
Значит…
Значит, это его, приваловский, ключ не подходит? И лучше бы уйти отсюда потихонечку, пока не схватили да не предъявили чего-нибудь? Да ну, бред. Замок явно тот же, да и – Аркадий Владимирович чуть не стукнул себя по лбу за беспамятность – вошел же ключ нормально, и не заперто было, точно не заперто. Нет, замок в порядке, значит, и ему самому наступившей внезапно немилости можно пока не пугаться.
Из-за двери меж тем доносились какие-то звуки: не то двигали там что-то, не то роняли. И голос… да, точно, привычные солнцевские ругательства себе под нос.
Привалов приналег со всей силы – дверь чуть подалась. На полвершка, не больше, но подалась. И – все. Точно ее с той стороны шкафом подперли. Но к чему?
– Это ты, что ли, Аркадий Владимирович? – донеслось из кабинета. – Погодь, сейчас…
Послышался душераздирающий скрежет, невнятные ругательства, опять скрежет…
Дверь приотворилась. Едва-едва. На пол-аршина, а то и меньше. В проеме показалось побагровевшее от натуги лицо Солнцева. Точнее, половина лица, больше не помещалось.
– Заходи, – предложила половина.
Привалов боком, обдирая почти новое пальто, которое только третьего дня на стакан соли на Сухаревке выменял, протиснулся внутрь. И тут же пребольно ударился коленом о стоявший поперек дороги ящик. Солнцев охнул сочувственно:
– Ты осторожнее давай, я уж тоже весь побился-поцарапался. Видишь, что на нас навесили?
Аркадий Владимирович оглядел знакомый до последней детали кабинет. Сейчас комната выглядела чужой из-за властно и широко разместившихся везде громоздких ящиков – не столько больших, сколько неуклюжих, вроде тех, в которых перевозят винтовки.
В этих, однако, были не винтовки.
На солнцевском столе громоздился ящик уже вскрытый: все его нутро было забито неаккуратными мешковинными свертками. Грубая ткань кое-где сползла, обнажая содержимое. Вот по колючим дерюжным складкам стекают золотисто поблескивающим ручейком несколько спутанных между собой цепочек. Из соседнего кулька торчит золотой портсигар – явно из мастерских Фаберже. Привалов прищурился: да, точно, вон и клеймо на дне виднеется – орел двуглавый и буковки «К. Фаберже». Значит, из московских мастерских вещица, на питерских изделиях имя полностью штампуют. Под выпяченным портсигарным углом виднеется что-то рубиновое… или, может, это красные афганские турмалины, так навскидку не разобрать.