Когда телега, громыхая по булыжникам, подъехала к дому «купца третьей гильдии», стояла уже глубокая ночь. Мешки, свертки и прочее имущество особо разбирать не стали, разгрузили телегу, свалив все кучей в углу дальней от входа спальни. Михаил вывел лошадь со двора, буркнул через плечо:
– Только подводу отгоню и сразу назад. Вернуть надоть, а то неловко, да и найти могут, – и уехал.
Люба сноровисто вздула самовар, шмыгающая носом – не то от простуды, не то с расстройства – Анюта собрала на стол немудрящую снедь.
Уснули все, поужинав на скорую руку, как убитые, но спали беспокойно и недолго. Поднялись до рассвета, по осеннему времени, впрочем, позднему. Начали обживаться: Приваловы на первом этаже, Матвеевы перебрались на второй – опустевший.
Мануфактурная лавка с «парижскими» товарами тоже стояла нарасхлебень – пусто, только перекошенная дверь на стылом октябрьском ветру хлопает. «Купец третьей гильдии» сгинул куда-то, пока Аркадий Владимирович ездил в Петроград.
– На Кубань вроде, говорил, подадимся, там посытнее должно быть, и родня какая-никакая вроде имеется, – пояснил, пожимая плечом, Михаил. – Да и то, посытнее. Жена-то у него и впрямь хворая, чуть не ветром шатает, в чем душа держится. И дитенок маленький совсем, едва ходить начал. Тут бы они с голоду померли. Ну а там, глядишь…
– Ну на Кубань так на Кубань, – покачал головой Привалов. – Коли вернутся, мы, само собой, комнаты их освободим, а пока что… Да и вряд ли вернутся. Времена-то смутные. Может, и убили по дороге. Ну, авось! Бог милостив! Живые ж души, жалко. Да только нам теперь главное – свои уберечь.
Аркадия помогала Любаше и Анюте готовить обед, Зинаида Модестовна разбирала на стопки привезенную с собой одежду: свою, внучкину, Аркадия Владимировича. Парадный сюртук тонкого, шелковистого голубовато-серого сукна положили, должно быть, по ошибке: куда его теперь носить-то? Да и придется ли хоть когда-то еще надеть такое? Но память, память… Она бережно, едва сдерживая слезы, сложила «память о прошлой жизни» – и вздрогнула: в дверях стоял высокий осанистый мужчина. Вроде бы смутно знакомый – но в скудном свете лица было не различить, да и кто сюда может добраться? Все знакомые остались там, в «прошлой» жизни, никому они ничего не сообщали, некому визиты наносить.
А значит…
Сердце облилось холодным страхом.
– Кого изволите… – Голос ее предательски дрогнул, осекся, не давая договорить.
– Что ты, Зина? – «Незнакомец» шагнул в комнату. – Напугал я тебя?
– Святые угодники! – Она всплеснула руками и осторожно, точно опасаясь, что видение исчезнет, коснулась лица мужа. Без бороды и усов лицо было каким-то голым и словно бы чужим.