— Я не помню, Адалейт. Просто не помню… Прости.
— Почему ты не помнишь? — я дернулась. — Я была маленькой, это и объясняет то, что не помню я. Но почему этого не помнишь ты?
— Не знаю.
Видно было, что она искренне огорчена тем, что не может мне помочь. Подавив возникшее разочарование, я порывисто обняла ее и шепнула:
— Ладно, мам, все в порядке. Но если вдруг что-то вспомнишь, пожалуйста, расскажи мне.
— Конечно, дорогая…
Отыскав Вейна, продолжавшего праздновать мое счастливое спасение от призрака, я сказала, что собираюсь в Академию. Несмотря на все уговоры господина Дамьена и остальных посетителей, я была непреклонна. Сейчас меньше всего хотелось вести пустые разговоры и веселиться. Слишком сильно выбило из колеи то, что произошло сегодня.
Хотелось поскорее оказаться в месте, ставшем для меня домом, в объятиях любимого мужчины. Пожалуй, второго хотелось даже больше. Поскорее увидеть Ирмерия, поделиться с ним тем, что беспокоит, почувствовать его поддержку.
Ожидала, что он будет ждать меня в приемной, куда я, как обычно, каждый день заносила письма. Но дверь оказалась заперта и изнутри даже полоска света не пробивалась.
Это почему-то обеспокоило. В голове зазвенели тревожные колокольчики. Поколебавшись, я двинулась к лестнице, ведущей на третий этаж. Туда, где располагались личные покои ректора. Едва заслышав где-то шаги, приникала к стене и пережидала, боясь, что меня засекут. Но, к счастью, к заветной двери удалось пробраться незамеченной. Осторожно постучала, напряженно прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Через несколько показавшихся томительными секунд послышался чуть усталый мелодичный голос:
— Входите.
Я тут же юркнула внутрь и застыла на пороге, прижимая к груди письма. Ирмерий сидел в кресле у зажженного камина. Рядом с ним, на столике, стояла почти пустая бутылка вина, в руке он держал недопитый бокал. Я никогда раньше не видела его таким: глаза какие-то болезненные, весь всклокоченный.
— А, это ты? — без прежнего тепла, каким обычно говорил со мной наедине, сказал ректор. — Что тебе нужно?
Я поразилась его словам и даже пошатнулась.
— Письма, — глухо проговорила. — Хотела оставить их в приемной, но там уже никого не было.
— Можешь оставить здесь. Или отдать завтра Ферне, — не глядя на меня, проговорил Ирмерий и снова сделал глоток вина. — Это все?
Я почувствовала, как глаза наполняются слезами. В груди так болело, что едва могла дышать.
— Почему ты так со мной? — все же выдохнула.
Вспомнила, что всегда сознавала, что однажды наши отношения закончатся. Так почему сейчас так больно? Так, словно все внутри наматывают на раскаленный прут.