— Нам было бы очень лестно, если бы ты дала понять отцу, что не скучала с нами, — надув губки, проговорила она.
— О, милая Долли, ну конечно же, мне было очень весело и хорошо! — проговорила Флер учтиво.
Долли же пребывала в состоянии страха, что известие о ее долгах достигнет слуха Арчибальда. Она отражала атаки кредиторов, уверяя их, что со дня на день получит огромное наследство. Это «наследство» должно было прийти к ней от Сен-Шевиота — после его свидания с Флер. «Черт бы побрал эту девчонку за ее упорство по отношению к барону и ее глупую, детскую привязанность к своей семье!» — с раздражением думала озабоченная Долли.
На следующее утро из Кадлингтона снова прибыл всадник, но вместо привычных орхидей доставил великолепную коробку красных роз, лежащих на огромной охапке фиалок. Долли, открыв коробку и показав восхитительные цветы девушке (которая снова отказывалась их принять), воскликнула от восторга и изумления:
— Как ты можешь сопротивляться такому?! В самом деле, любовь моя, ты отказываешься от великой страсти великого человека!
Флер лишь коснулась фиалок кончиками пальцев, и на ее губах мелькнула еле заметная улыбка сожаления.
— Эти цветы так красивы, — промолвила она. — Их можно только любить, они безумно нравятся мне, но я не желаю принимать их от джентльмена, приславшего их.
Арчибальд де Вир поднялся из-за стола, и вся семья с почтением последовала примеру хозяина дома. Проходя в гостиную, Арчибальд краем глаза посмотрел на Флер и произнес:
— Ты уезжаешь от нас завтра, дитя мое?
— Да, — ответила Флер.
Долли фыркнула. Арчибальд никогда же обращался так к своим собственным дочерям. Он ни разу не назвал никого из них «дитя мое». Скверная девчонка! Похоже, перед ней стелятся все мужчины. И даже Арчибальд, который никогда не обращал внимания на женщин. Между тем мистер де Вир, усаживаясь в свое любимое кресло в гостиной, продолжал:
— Будем надеяться, что погода прояснится, когда твои родители будут пересекать Пролив. А то поговаривают, что море очень неспокойно.
Флер подошла к окну и с тревогой посмотрела в него. Да, вечер был очень ненастным. Она видела, как яростные порывы ветра раскачивают верхушки деревьев в Найтсбридже и кареты с трудом пробираются по грязным, слякотным дорогам. А ведь на дворе июнь! Флер представила себе бедную маму, которую качает из стороны в сторону на палубе пароходика. Отец любил море, но мама всегда испытывала сильное недомогание в подобных поездках.
Флер немного поиграла с близняшками в триктрак и отправилась спать.
Проснулась она рано утром и, даже не завязав батистового чепца, кинулась к окну. Увы, по-прежнему царило ненастье, а парк, пропитанный влагой, выглядел печальным.