— Браво, Генриетта! — воскликнула другая дама, а Энтони Леннокс стремительно бросился к миледи, схватил ее руку и с чувством поцеловал.
— Великолепно! А до чего оригинально! Это какое-то чудо мастерства вашего кондитера, дорогая!
Слова Энтони Леннокса потонули в громком хоре одобрений и восхищения.
Генриетта, уязвленная тоном сэра Гарри, гордо вскинула голову в шляпке, украшенной драгоценностями и перьями, и сделала вид, что не обратила внимания на упрек молодого баронета. Подойдя к нему, она протянула сэру Гарри крошечную шелковую сумочку.
— Вот здесь, Гарри, вы найдете ключик от замка цепи, которая сковывает руки моей маленькой рабыни. Вы освободите их, и тогда она споет и станцует для вас. Вы будете очарованы, уверяю.
С каменным лицом сэр Гарри достал ключик, подошел к девочке и освободил ей руки. Затем швырнул ключ и цепочку на стол и холодным тоном обратился к хозяйке дома:
— Было весьма приятно участвовать в освобождении вашей невольницы, если это можно назвать освобождением, однако меня по-прежнему не покидает ужасная мысль, что я мог бы стать причиной смерти или тяжелого ранения этого ребенка. Прошу прощения, но я завершу партию с милордом, а затем с вашего разрешения откланяюсь.
Словно капли льда эти слова прорезали жаркую атмосферу сверкающей бриллиантами гостиной. Некоторые гости затаили дыхание. Затем раздался приглушенный смешок, очень быстро затихший. Генриетта вне себя от ярости смотрела вслед молодому баронету, догадываясь, что это засмеялась ее преданная Кларисса. Кларисса, которую она намеревалась поразить! Ведь Генриетта была так довольна собой, своей идеей — подать роскошный торт со спрятанной внутри него Фауной. К тому же, когда сэр Гарри разрезал торт по ее указанию, острие шпаги не причинило девочке никакого вреда. И со стороны баронета было просто чудовищно пытаться испортить ей триумф и унизить ее перед столь представительным обществом.
Леннокс спас ее репутацию. Он вытащил Фауну из недр огромного торта, поставил девочку на стол и протянул ей бокал вина.
— Певчая птичка должна испить это, а потом спеть всем нам песню в честь милосердной и доброй леди, которой она очень многим обязана! — провозгласил он.
Раздался взрыв аплодисментов. Фауна покорно отпила глоток вина. Всеобщее напряжение постепенно ослабевало. Генриетта вновь почувствовала облегчение, к ней вернулось прекрасное расположение духа, особенно когда Кларисса подскочила к ней и прошептала:
— И как я не догадалась посадить в торт Зоббо… в шоколадный торт?
Все расхохотались. Однако Фауна, не обращая на присутствующих никакого внимания, смотрела в сторону высокого красивого молодого человека в камзоле цвета бордо, глаза которого взирали на нее скорее с жалостью, нежели с любопытством, когда он освобождал ее запястья от золотой цепочки. Она до сих пор ощущала какую-то необычную нежность его пальцев. А сейчас он снова сидел в полумраке, согнувшись над шахматной доской напротив Джорджа Памфри. Фауна пыталась рассмотреть его в темноте. Словно ей хотелось запечатлеть в памяти каждую черту его лица, чтобы не забыть никогда, как не забыть и то страшное мгновение ужаса и потрясения, когда он мог ранить ее острием шпаги. И действительно, когда шпага пронзила сахарную оболочку торта, она не смогла не вскрикнуть от страха. Ее маленькое сердечко едва не разорвалось. О, как это было ужасно, когда миссис Клак с миссис Голайтли скрутили ее по рукам и ногам, согнули в три погибели и силой запихнули в кратер гигантского торта, предварительно сковав ее запястья цепочкой, которую их хозяйка приказала специально заказать для этого случая. При этом злобные женщины всячески угрожали ей, приказывая сидеть внутри торта тихо и не шевелясь. И, затаив дыхание, она сидела в этой жуткой тьме, пока миссис Голайтли заливала верхушку торта сахарной глазурью.