Реквием Сальери (Зорин, Зорина) - страница 20

Уснуть, однако, никак не удавалось. Назойливо лезли в голову воспоминания о нашей с Ингой поездке, и невольно приходилось сравнивать то, счастливое путешествие с этим, одиноким, вдовым. Хмурый таксист привязывает лыжи к багажнику на крыше машины – мы с Ингой переглядываемся и улыбаемся друг другу. Я еду в такси, другой, незнакомый веселый водитель везет меня в аэропорт, и ощущаю страшное одиночество. Инга летит с горы, я стою наверху, любуюсь ее уверенными, ловкими движениями, и на меня вдруг накатывает невероятное блаженство: эта удивительная женщина – моя жена. Блаженство сменяется отчаяньем: мы больше никогда не будем вместе.

Не выдержав воспоминаний, этих взлетов и падений чувств, я вскакиваю с постели, подхожу к окну, резким движением распахиваю шторы – пугающая темная громада нависла над гостиницей, над целым миром. Отчаянье и тоска усиливаются, мною овладевает какая-то роковая уверенность, что этой мрачной громаде больше не суждено превратиться в романтический пейзаж. Утра не настанет, его просто не может быть. Да разве может продолжаться жизнь, когда нет больше Инги? Со странным, каким-то мазохистским наслаждением смотрю, не отводя взгляда от этой темной страшной горной громады – я хочу, чтобы она обрушилась на гостиницу и погребла меня под собой.

Но я знаю, ничего не будет, мне никто и ничто не сумеет помочь, никто и ничто не возьмет на себя добровольно роль моего палача. Я должен сам все исполнить.

Ноги коченеют от холода, слишком долго стою у окна, слишком долго всматриваюсь в черноту ночи. Слишком долго… С того дня, как не стало Инги.

С того дня, повторяю я несколько раз, с того дня, как она умерла. И мне начинает казаться, что это действительно так. Никуда я не уезжал. Мне объявили, что Инга погибла, и вот я все стою у окна, пытаясь осмыслить ее смерть. Все стою и стою и никак не могу поверить. Утро было необыкновенно солнечное… А потом наступила ночь, я не заметил, как она наступила.

Возвращаюсь в постель. Выстуженную одиночеством, я обречен в ней на вечную бессонницу. Мне больше никогда не удастся согреться, не удастся уснуть. Воспоминания о нашей счастливой поездке перетекают в другие, не менее счастливые, и оттого не менее горькие: я вспоминаю, как мы с Ингой встретились. Я шел из библиотеки, было жарко и очень душно, я пытался сосредоточиться на чем-то важном и никак не мог додумать какую-то мысль. Ужасно мешали посторонние звуки: разговоры людей, шум транспорта. Мне казалось, что если все вокруг замолчит, мои мысли наконец прояснятся. Чтобы сбежать от шума, я свернул в переулок. Да, здесь действительно было потише и даже как будто немного темнее. Подул ветер, и сразу стало легче дышать, и задача, над которой я безуспешно бился, обрела решение. Я рассмеялся, счастливый, не ведающий еще, что решение это ошибочное, в шутливом жесте воздел руки к небу, благодаря за подсказку – небо было мрачным, и, словно изливая на меня свой гнев, сверкнуло молнией. Тут же хлынул ливень. Стеной, без всякого просвета. Спасаясь от дождя, я нырнул в первую попавшуюся на глаза дверь – и оказался в магазине музыкальных инструментов.