– Анника Бенгтзон, – сказал Боссе, – мы просто хотели дать тебе шанс прокомментировать статью в завтрашнем номере, которая касается…
– Будь ты проклят, Боссе! – буркнула она. – Кончай полоскать мне мозги. Тебя меньше всего интересует мой комментарий, вам нужна моя свежая фотография, как я выгляжу убитая горем.
Она повернулась к фотографу, прятавшемуся за своей аппаратурой.
– Я была достаточно несчастна? – спросила она.
– Ах, – ответил он, – может, сделаем еще одну попытку?
Она посмотрела на Боссе, чувствуя себя на удивление спокойной, тогда как у него, казалось, челюсти свело от напряжения.
– У меня нет желания вообще ничего комментировать, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты и твоя газета оставили меня в покое. Свобода слова дает мне право высказывать собственное мнение, но также и право отказаться это делать. Все правильно?
Она развернулась, собираясь вернуться в квартиру. Вспышка сверкнула у нее за спиной.
– Журналисты обязаны все выяснять, – бросил Боссе возмущенно.
Она остановилась, оглянулась через плечо и получила еще одну вспышку в лицо.
– Журналисты единственные сегодня, кто может безнаказанно преследовать и третировать других людей. Наверное, вы ведь будете снимать меня тайком тоже? Это запрещено для полиции и всех прочих, но только не для тебя.
Боссе заморгал, сбитый с толку.
«Сейчас я подкинула ему идею, – подумала она. – Неужели так никогда и не научусь держать язык за зубами?»
Она вошла в квартиру и закрыла дверь за собой.
Халениус шагнул в прихожую с бледным как снег лицом. Анника почувствовала, как кровь отхлынула у нее от головы и устремилась вниз, в ноги.
– Что? – спросила она и обессиленно привалилась к стене. – Что?!
– Англичанка, – сказал он. – Катерина Уилсон. Ее на шли мертвой около лагеря беженцев в Дадаабе.
Сердце Анники бухало, как большой барабан, не по этому ли поводу Боссе хотел получить ее комментарий?
– Как?..
Халениус закрыл лицо руками, потом позволил им упасть вдоль тела.
– Ее выпотрошили. Как рыбу.
Ночью любые звуки казались гораздо громче, чем днем. Они эхом отдавались от обшитых железом стен, приобретая самые разнообразные новые оттенки. Костер охранников своим грохотом не уступал водопаду, складки их одежды скрежетали, а от их шагов дрожала земля. Я лихорадочно искал угол, где мог бы спрятаться от всего этого, отыскать место, куда не долетали бы окружавшие хижину шумы, шорохи и разговоры. Они связали мне руки и ноги снова, но я все равно старался хоть как-то двигаться, катиться или ползти, однако звуки охотились за мной, преследовали меня, я не мог найти от них спасения. В конце концов, изможденный, я приземлился на темное пятно, где умер датчанин, зловоние экскрементов окружило меня, но тише не стало и здесь, пусть расстояние и увеличилось. Я же находился сейчас дальше всего от закрытого стальным листом отверстия в стене, от других хижин маниатты, от крови, которую сразу же впитала земля и которая мгновенно стала коричневой и свернулась.