День выдался бедным на новости. Никаких волнений в арабском мире или землетрясений, никто из политиков или звезд сериалов не отметился недостойным поступком. Им вряд ли стоило рассчитывать набрать очки на природном катаклизме снова, вчера они предупредили о нем и сегодня рассказали о его последствиях, а Андерс Шюман знал своего читателя (или, точнее говоря, доверял своим аналитикам). К утру требовалось приготовить что-то другое, чем снежная буря, но пока никакой спасительной соломинки на горизонте не наблюдалось. Патрик, еще до конца не пришедший в себя после неудачи с крышей ИКЕА, нашел на какой-то американской домашней странице данные, касавшиеся женщины с так называемым allien hand syndrome[3]. После операции полушария мозга шестидесятилетней Харриет «поссорились между собой», в результате определенные части ее тела перестали повиноваться ей. Помимо прочего, бедняга Харриет теперь периодически подвергалась атакам со стороны своей собственной правой руки, словно ею управляла какая-то потусторонняя сила (отсюда и название диагноза). Она могла ударить или поцарапать хозяйку, отдать деньги или раздеть ее, отказываясь ей подчиняться.
Андерс Шюман вздохнул.
Он сидел с мировой сенсацией в руках, тогда как редакция за стеклянной перегородкой перед ним готовила в качестве изюминки номера материал о синдроме чужой руки.
Естественно, его одолевало желание наплевать на мольбы министерства юстиции о секретности и сдержанности и напечатать историю об исчезнувшей делегации ЕС, но определенные этические нормы, усвоенные им на государственном телевидении Швеции, откуда он пришел сюда, удерживали его. И в определенной мере – мысль об Аннике. Гулявшие по блогосфере теории о том, как средства массовой информации защищали своих людей, были сильно преувеличены. В действительности все выглядело с точностью до наоборот (в данной сфере царил болезненный интерес в отношении коллег, и все, что делалось и говорилось другими журналистами, находилось под пристальным вниманием), но немного обычного человеческого сочувствия к ближнему у него все равно осталось. Кроме того, история не могла никуда убежать от них. Пока лишь самых близких проинформировали о случившемся, а среди них не было ни одного журналиста, и это гарантировало ему все сто процентов.
Вопрос состоял в том, как эта информация отразится на Аннике и что ему с ней делать.
Он поднялся и встал перед прозрачной дверью. Его дыхание оставляло влажные пятна на стекле.
Там, снаружи игра шла по новым правилам. В газете сегодня больше не осталось места для журналистики углубленных расследований. Сейчас требовались быстрые мультимедийные продюсеры, способные сделать телевизионный сюжет, написать короткое сообщение на интернет-странице и, возможно, соорудить статью к вечеру. Анника принадлежала к вымирающей расе, по крайней мере если говорить о «Квельспрессен». Для того чтобы разбираться со сложными правовыми случаями или решать запутанные криминальные задачки, в чем она чувствовала себя как рыба в воде, отныне не было никаких ресурсов. Он знал, что Анника сочла наказанием решение подключить ее к амбициозным попыткам Патрика взглянуть на новости под новым углом, но он же не мог бесконечно выделять ее среди других. И не имел средств вечно держать в Вашингтоне, а также возможности отказывать Патрику каждый раз, когда тот подходил с какой-нибудь сумасшедшей идеей. «Квельспрессен» по-прежнему оставалась второй по величине газетой в Швеции, и, если они когда-либо собирались обойти своего главного соперника «Конкурент», им требовалось думать больше, шире и более дерзко.