– Черт! – Я отпускаю ее ногу и закатываюсь под свою кровать, где на деревянных перекладинах под матрасом замечаю вырезанный член и сразу же выкатываюсь обратно. – Фу-у!
– Слушай, я действительно сочувствую тебе насчет этого парня. Или... двух парней… и всего происходящего. Покажи их мне, и я так сильно их отделаю, что они будут блевать тем, что осталось от их душ. Но прямо сейчас мне нужно закончить эссе по химии, иначе меня отымеют. Метафорически. Вообще-то, я еще девственница.
И это последний раз, когда она вправе произносить столь громкие слова. Отлучившись за едой, я возвращаюсь с кучей буррито и стучусь к ней, чтобы она меня впустила, однако из-за двери доносится стон, а затем Иветта просит кого-то сделать что-то «сильнее». И я реагирую на это с пугающей благосклонностью: направляюсь к более спокойным водам. Джек открывает дверь. Его волосы взъерошены ото сна, и он без рубашки… вот черт, эти воды настолько же спокойные, как и люди, которые выигрывают машины у Опры.
– Моя соседка бесстыдница, поэтому теперь я живу здесь, – заявляю я, проходя мимо него.
– Ты не можешь, – возражает он.
– Колумбу сказали то же самое, и посмотри, чего он достиг. – Я плюхаюсь на его кровать. Я точно знаю, что она его, ведь она идеально заправлена, лишь покрывало слегка смято ото сна. Постель же его соседа представляет собой сочувственно пустое пристанище с беспорядком из одеял. Джек надевает рубашку и, зевая, садится рядом со мной.
– У тебя такие заспанные глаза. – Я указываю на его глаза, и он сильно их трет.
– Ладно, если хочешь, можешь остаться, – предлагает он, все еще потирая один глаз – такое человеческое, ранимое движение, которое я никогда не видела прежде в его исполнении. – Но я ухожу через пятнадцать минут.
– Ты похож на маленького ребенка, – я смеюсь, – у которого проблемы с глазами.
– Заткнись, – ворчит он и трет сильнее. Его щеки розовые после сна, а волосы торчат в разные стороны.
– По-прежнему используешь задницу утки в качестве образца для подражания, да? – говорю я, указывая на его прическу.
– По-прежнему используешь ребяческие оскорбления в качестве защитного механизма, да?
– По крайней мере, это не задница животного.
– А смысл тот же.
Я показываю ему средние пальцы на обеих руках, и он отвечает мне тем же, затем облокачивается на стену и закрывает глаза. За окном сверкает сумеречное розовое небо, и вечерняя заря проникает внутрь, разукрашивая белые стены полосами персикового цвета.
– Что ты хочешь знать в первую очередь? – наконец спрашивает Джек.
В голове возникает тысяча вопросов, но я выбираю наименее безобидный.