Но вот к какому вопросу пришел Шохов в своих мыслях: отчего это Петруха домом своим не интересуется и хозяйством тоже? Зачем его тогда иметь, если не интересоваться? Тогда лучше в городе жить, ведь не зря же Петруху дергали в исполком, значит, имели в виду комнатенку, пусть и с подселением.
Прервав молчание, Шохов так и спросил Петруху — и про дом, и про хозяйство.
— А чего интересоваться, — отреагировал Петруха, как обычно.— Дом как дом. Мне тут хорошо.
— Может, тебе хорошо, потому что города не любишь, а? — полюбопытствовал Шохов.
— Город я люблю,— сказал Петруха.
— Почему же не живешь?
— Здесь мне лучше, я же сказал.
— Чем тебе лучше-то? Ты вон и готовить не хочешь, а в городе столовка есть.
— Да, столовка — это хорошо... Я люблю.
— К людям ты как относишься?
Ишь как хитро повернул Шохов, сам небось удивился.
— Хорошо отношусь. А как еще?
Петруха отложил книжку и задумался. Его глаза уперлись в Шохова, в них было детское изумление.
— Правда? — переспросил Шохов.
— Правда,— ответил Петруха и улыбнулся. Скулы разъехались, и губы поползли, а глаза еще больше стали, все в них можно прочесть сейчас — и безлукавность, и даже то, что Петруха догадался о причине такого вопроса. Может, это его и развеселило. Но вдруг задумался и, утыкаясь в картошку, пробурчал: — Я так думаю: главное — это не мешать никому жить. Пусть люди живут как хотят, это и есть хорошее к ним отношение. И я от них того же хочу. Мы должны приходить друг к другу, когда мы нуждаемся в этом. Только и всего.
Петруха вроде бы все сказал, но Шохову этого было мало.
— А если они пекутся о твоем счастье? Тогда что ты скажешь?
Шохов вспомнил о разговоре в исполкоме, где они и вправду желали Петрухе добра и не могли понять, судя по репликам Риточки, чего еще ему надо.
Петруха понял, о чем идет речь.
— Скажу... Каждый из нас должен на совесть работать. Здесь мы и приносим людям счастье, так я считаю. Мы делаем для них все, что в наших силах. И они тоже для нас делают. А если ко мне приходят и начинают мне объяснять, как я должен жить, это уже не добро, это зло.
— Почему же?
— Да потому, что даже мы с тобой хоть не первый день видимся, а счастье по-разному понимаем. По-разному, точно знаю! А десять человек имеют десять пониманий его, а тысяча — ровно столько же! Так вот, знаешь, я счастлив уже тогда, когда мне его никто не навязывает, даже самый ближний человек!
— И поэтому ты здесь?
Петруха не стал отвечать. Взял книгу и лег на кровать.
Имел ли в виду он, говоря о навязчивости, самого Шохова, да пожалуй, что нет. Хотя косвенно тирада Петру-хина могла к нему относиться. Впрочем, как сам Шохов понимал, у них с Петрухой было не так уж много разногласий по жизненным вопросам. Но одну слабину он у Петрухи приметил (не одну даже, но одну такую, какую не грех и высказать) и вцепился, как клещ в кожу,— не оторвешь.