Наверное, тетя Сари когда-то смертельно обидела старика, и с того времени (еще до первого появления Эбнера в дедовском доме) от нее, приходившейся его матери старшей сестрой, осталось одно только имя. Она была заперта в большой комнате над мельницей и безвылазно сидела в четырех стенах, за глухими тяжелыми ставнями, а Эбнеру и его матери было запрещено даже замедлять шаги, проходя мимо заколоченной комнаты. И все же как-то раз мальчик прокрался к запретной двери и, приложив ухо к замочной скважине, попытался распознать доносившиеся оттуда звуки. Он услышал не то всхлипы, не то тяжелое дыхание какого-то огромного, как ему тогда показалось, существа; впрочем, он уже давно не сомневался в том, что тетя Сари обладает внушительными размерами, — достаточно было взглянуть на те объемистые тарелки, которые старый Лютер дважды в день собственноручно относил в ее комнату: они были с горкой наполнены сырым мясом. Должно быть, тетя Сари готовила его сама, коль скоро дед не утруждал себя этим; слуг же в доме не водилось с тех далеких времен, когда вышла замуж мать Эбнера, а случилось это вскоре после того, как тетя Сари вернулась из Инсмута от своих дальних родственников — вернулась сама не своя.
Эбнер сложил письмо по сгибам и сунул в конверт. Только сейчас он почувствовал, как сильно устал. Надо забрать вещи из машины, вспомнил он и направился к стоявшему у веранды автомобилю. Оставив принесенные узлы в кухне и прихватив лампу, он двинулся по коридору, не задержавшись перед дверью гостиной, — дед всегда держал ее запертой на ключ и открывал только по случаю прихода гостей, коими являлись исключительно представители рода Уэйтли — носители других фамилий не были вхожи к старому Лютеру.
Раздумывая, где бы ему устроиться на ночь, Эбнер вошел в спальню деда и увидел большую двуспальную кровать, заботливо прикрытую старыми номерами «Аркхем эдвертайзер» с выцветшей уже типографской краской. Под газетами оказалось тонкое покрывало с красивым тканым узором — наверняка семейная реликвия Уэйтли. Эбнер решил заночевать здесь — в конце концов, он стал новым хозяином дома и с полным правом мог теперь занять ложе своего предшественника. Кровать оказалась застланной чистым свежим бельем: было очевидно, что кто-то из родственников деда присматривал за домом после его кончины и подготовил спальню к приезду Эбнера.
Эта комната, куда Эбнер перенес свои вещи из кухни, располагалась в дальнем от улицы углу дома и выходила окнами на реку, хотя вид из крайних окон перекрывала стоявшая у самой воды мельница. Он открыл только одно из них, с сеткой на нижней половине, присел на кровать и погрузился в раздумья об обстоятельствах, спустя столько лет вновь приведших его в Данвич.