Зайдя в лавку, Эбнер спросил молока, яиц, кофе и ветчины. Однако лавочник, неопределенного возраста человек с худой, изборожденной морщинами физиономией, не торопился его обслужить. Он внимательно смотрел на своего утреннего посетителя, явно выискивая в его лице знакомые черты.
— А ведь вы Уэйтли, как пить дать Уэйтли, — сказал он наконец. — Меня-то вы, верно, не знаете, а? Я Тобиас, родственник ваш, стало быть. А сами вы чей будете?
— Я Эбнер Уэйтли, внук Лютера, — сухо ответил Эбнер, не горя желанием вступать в долгую беседу.
При этих словах лицо лавочника посуровело.
— А, так вы сын Либби — той самой, что вышла за кузена Джереми. Лютер-то помер, а родня его — вот она… Знать-то, опять хотите взяться за старое?
— Какая родня? — процедил Эбнер. — Я приехал сюда один. О чем еще речь, за что это — за старое?
— Не понимаете, ну и ладно, — хмыкнул лавочник. — Тогда и я помолчу.
Больше Тобиас Уэйтли не проронил ни слова, заворачивая продукты и получая деньги. Однако, направляясь к выходу, Эбнер чувствовал на себе его исполненный неприязни взгляд.
Сцена в лавке подействовала на Эбнера удручающе. Яркое утро будто враз померкло для него, хотя солнце все так же сияло с безоблачного неба. Он поспешно свернул с главной улицы и почти бегом направился в свой угрюмый дом на берегу Мискатоника.
Поглощенный нерадостными мыслями, он не сразу заметил, что у веранды его дома стоит ужасающе старая повозка с запряженной в нее дряхлой клячей, которую держал под уздцы худенький темноглазый мальчуган. В повозке сидел сурового вида седобородый старик, который, завидев приближавшегося Эбнера, подозвал к себе мальчика и, опираясь на его плечо, стал осторожно спускаться на землю.
— Это наш прадедушка Зебулон Уэйтли. Он хочет поговорить с вами, — сказал мальчишка подошедшему Эбнеру.
«Боже мой, так, значит, это Зебулон. Как же он постарел», — подумал Эбнер, разглядывая старика. Зебулон приходился родным братом покойному Лютеру и сейчас оставался единственным уцелевшим представителем старшего поколения Уэйтли.
— Прошу вас, сэр, — почтительно сказал Эбнер, подавая руку старику.
— Это ты, Эбнер, — произнес тот слабым, дрожащим голосом и, вцепившись в руку молодого Уэйтли, неуверенно заковылял к дому.
Мальчик поддерживал его с другой стороны. Дойдя до крыльца, старик глянул на Эбнера из-под кустистых седых бровей и тряхнул головой:
— Я бы не прочь присесть.
— Принеси стул с кухни, мальчик, — приказал Эбнер.
Мальчишка бегом поднялся на крыльцо и исчез в доме.
Вскоре он показался обратно, неся стул. Старик осторожно уселся на него и некоторое время молчал, тяжело дыша, — даже несколько шагов от повозки до крыльца дались ему с трудом. Затем он поднял глаза на Эбнера и внимательно осмотрел его с ног до головы, задержав взгляд на костюме своего внучатого племянника, так непохожем на его домотканую одежду.