Лейтенант попытался вскочить на ноги, чтобы броситься к Крутикову, но не смог. Где-то рядом послышался мощный взрыв и следом за ним — сильный рёв танкового мотора.
«Исаков… не промахнулся, видно… не пропала связка».
Несколько минут Белов лежал, ожидая, когда уймется боль. От огромного напряжения на теле выступила липкая испарина. Где-то вверху все еще метался раздирающий рев танка, но выстрелы в траншее затихли.
— Неужели отбили?
Подбежал Исаков.
— Товарищ лейтенант! Живы ли?
— Жив, дружище. — Ротному захотелось обнять бойца.
— Что на правом фланге? Отбили? С Крутиковым что?
— Со всеми, товарищ лейтенант, разделались. Мало, видать, у них силенки… Крутиков лежит в забытьи, ран новых не обнаружил. Старшину контузило, оглох. Один боец из пополнения убит. Двое ранены. Побегу перевязывать.
— Помоги встать.
— Лежали б вы, товарищ лейтенант.
— Не-ет. — Белов поднялся, превозмогая вновь вспыхнувшую боль. В траншее стояла мертвая тишина — рёв танка прекратился. — Сколько же нас осталось?
— Четверо здоровых, товарищ лейтенант. Поцарапаны, правда, я только совсем целый. Восемь раненых, но говорят, что могут еще…
— Да-a. Вот тебе и седьмая рота… Скажи сержанту Одинцову, пусть будет заместителем у старшины. За экипажами танков следить. У немцев, что здесь уложили, учесть все боеприпасы. Доложить потом мне.
Лейтенант привалился к стене траншеи. Заметно похолодало. Очертания предметов тонули в полутьме. Громады танков чернели, точно копны. Над плацдармом клубилось багровое зарево. По вспышкам выстрелов, по разрывам Белов понял, что линия фронта резко переместилась на северо-запад — очевидно, дивизия прорвала оборону и двинулась в направлении Днепропетровска.
«Дошла ли Вера до Мозуренко? Если дошла — подполковник не забудет про нас. А может, обстановка сложилась нескладно?.. Не до нас?.. Четверо здоровых, восемь раненых… И меня считает? Лишь бы ночью не пошли в атаку. А сколько же всех раненых? Жив ли парторг? Ох, как трещит голова… Охранение надо выставить… Днепропетровск… Будем держаться…»
Когда Исаков вернулся с донесением, командир роты крепко спал, сидя в неудобной позе, — видимо, внезапно сморила усталость. Лоб у него был холодный, дыхание затрудненное, неровное, но глубокое. Исаков хотел положить его, но побоялся разбудить.
«Пусть спит. Не знаю, как он и на ногах держался. Столько ран на нем, крови столько потерял»…
…Два часа ночи. Слабо сереет беззвездное небо над прорезью траншеи. В траншее — полная темнота. И тихо. Порой слышен хрип или стон раненого, короткий вскрик. Бой с плацдарма передвинулся далеко вправо, его чуть слышно.