Скоро весь наш боевой порядок представлял занятную картину. Для нас бой, собственно, кончился. Перед нами было селение, куда нам приказано было не входить. Уходить в Московское было еще как будто бы рано. А больше делать было нечего. Поэтому все поднялось и стало наблюдать за тем, что происходило впереди нас, точно это было показное учение на плацу. Наблюдая таким образом, мы увидели, что перед нами левый фланг густых цепей противника, собственно, кончался чуть восточнее с. Пелагиада. Будь под руками у нас хотя небольшая конная часть, она легко, безнаказанно могла заскочить за этот фланг, и тогда не уйти бы тем цепям, что были перед нами. Как раз в этот момент до нас дошло сведение, что на будке позади нас находится генерал Чайковский с полком (Черноморский Кубанский казачий полк). Тотчас послали ему уведомление об обстановке. Никакого движения. Повторили послание. Ничего. И только когда перед нами все поле опустело, мы увидели восточнее Пелагиады на противоположном скате лощины, как медленно во взводной колонне поднимался Черноморский полк. Его вел генерал Чайковский. Сидеть позади пехоты, не выйти и не поинтересоваться, что там происходит, – ведь шел бой, – и не воспользоваться удивительно благоприятной обстановкой для легкой победы – ну, мыслимо ли это для кавалерийского начальника?!.. А генерал Чайковский старый Черниговский гусар – черт знает что такое!..
Простояли мы перед Пелагиадой без дела довольно долго, пока окончательно обстановка не разъяснилась. Мы долго слушали гул артиллерийской стрельбы где-то северо-восточнее Пелагиады и догадывались, что там идет погром большевиков нашей конницей, охватившей их с двух флангов и с тыла. Действительно, к трем-четырем часам мы узнали, что у Дубовки Таманская армия большевиков была окружена и совершенно разгромлена дивизиями генерала Врангеля и полковника Улагая. Остатки бежали на восток, преследуемые нашей конной группой из 1-й конной и 2-й Кубанской казачьей дивизий, общее начальство над коими принял генерал Врангель.
Часа в три мы снялись и двинулись в с. Московское на отдых. Пришли уже в темноте и долго разбирались по квартирам. Какая разница! Когда после неудачных боев нам приходилось уходить в ст. Рождественскую, ни разу не возникало никаких споров относительно расквартирования. Теперь же получился целый ряд недоразумений между частями из-за квартир, которые с трудом лишь удалось уладить. Мы, штаб дивизии, разместились в доме священника, богатенького, который старался быть любезным и гостеприимным, видно было, что шло это не от сердечных побуждений, а из некоторых практических соображений: начальство главное под боком, – всегда можно воспрепятствовать каким-либо посягательствам на поповское достояние. Тем не менее в первый же вечер, когда он угощал нас чаем в передней комнате с парадного хода, где уже стоял часовой, каким-то просто непостижимым образом уворовали из стоявшего там сундука рис и, кажется, мед. Поп-политик был страшно огорчен. Вероятно, не спал эту ночь.