С тех пор Поль, если бы только захотел, мог бы деспотически править на Бэдж-стрит. Но он не захотел. Игры, от которых прежде его обычно отстраняли или в которых только терпели его присутствие, не привлекали его больше. Он предпочел передать предводительство шайкой Джо Микину, а сам держался в стороне. Изредка он снисходил до разбора споров или до пинка какому-нибудь обидчику, но, поступая так, казался себе изменником — он изменял своему высокому достоинству. Полю нравилось чувствовать себя облеченным мрачной, величественной властью, чем-то вроде великого Далай-ламы[6], окутанного тайной. Часто он проходил через самую гущу детворы, явно не замечая ее, с увлечением разыгрывая для себя самого свою роль высокородного принца.
Так продолжалось до темного и печального дня, когда мистер Бэтон определил его на фабрику. В те дни рабочее законодательство еще не установило, что мальчики до двенадцати лет не допускаются к работе на фабрике, а каждый мальчик до четырнадцати лет должен делить свое время между фабрикой и школой. Образование Поля считалось законченным, и он погрузился в мрачную юдоль труда, присоединившись к великой рабочей армии.
Широкая пропасть отделила его от шайки мальчишек Бэдж-стрит. Его жизнь совершенно переменилась. Прошли дни бродяжничества, прекрасные, хотя и голодные и холодные, часы мечтаний и чтения на пустыре; миновали счастливые дни свободы. Маленький раб, подобно сотням других маленьких рабов и тысячам взрослых, был прикован к безостановочной машине. Поль входил в безнадежные ворота фабрики в шесть часов утра и выходил из них в половине шестого пополудни; проглотив скудную пищу, он, как усталая собака, плелся к своему ложу в прачечной.
Мистер Бэтон пьянствовал и бил мистрисс Бэтон, а мистрисс Бэтон била Поля, когда у нее было настроение и что-нибудь подходящее для этого дела в руках, и, само собой, отбирала у него по субботам заработок и сажала нянчить ребенка в воскресенье после обеда. В монотонности, утомлении и серости жизни сияние Видения мало-помалу начинало меркнуть…
На фабрике Полю не приходилось состязаться с другими мальчиками. Он был там подручным и бегал на посылках для людей, лишенных какой-либо чувствительности и слепых к его княжеским достоинствам. Ловкостью и сообразительностью Поль старался убедить их, что он выше своих предшественников, но это ему не удавалось. В лучшем случае он избегал ругани. Его ум стал считаться с логикой действительности. Возвращение в свое королевство требовало прежде всего освобождения от фабрики. Но как освободиться, когда каждое утро некий бесчувственный крючок — подобный крючку машины, мертвая хватка которого гипнотизировала и устрашала его, — вытаскивал его из постели и толкал на фабрику, каждое утро, кроме воскресений.