— Но этот сброд, — сказал Поль, — к несчастью, творит общественное мнение.
София Зобраска выпрямилась во всем своем изумительном достоинстве.
— Мой Поль, мой возлюбленный, вам надо еще узнать некоторые вещи. Люди высокого звания живут среди равных им и могут плевать на «общественное мнение». А теперь, — продолжала она, садясь опять на диван среди подушек, — прекратим спор. Если нам еще предстоит спорить, отложим это до другого случая. Оставим вопросы о браке и об ионийских островах и побеседуем, как примирившиеся друзья.
И с тонкостью любящей женщины и умением светской дамы она, высвободив из его рук свои нежные руки и устремив на него улыбающиеся глаза, заставила его рассказать все, что хотела знать. Поль рассказал ей о своей жизни, о Блэдстоне, о Барнее Биле, о роли натурщика, о театре, о Джен, об отце; он показал ей агатовое сердечко и объяснил его значение; он поведал о своей драгоценнейшей леди, мисс Уинвуд, и о закладе часов в Морбэри, о работе в Лиге молодой Англии, о своих неудачных выступлениях во время предвыборной кампании, и снова возвращался к пустырю и к своему побегу в школу жизни, и к мечте о царственном родстве. В самом разгаре этих воспоминаний встревоженный лакей появился в дверях.
— Осмелюсь доложить вашему высочеству…
Она встала. Лакей доложил. Она расхохоталась.
— Мой дорогой, — воскликнула она, — уже больше девяти часов. Весь дом в волнении по поводу обеда! — Мы сейчас, будем обедать, Вилкинс!
Лакей поклонился и исчез.
Принцесса опять рассмеялась.
— Вы, конечно, останетесь. Я оставила Стефанию в Морбэри.
И Поль остался обедать, и хотя ни он, ни она, соблюдая уговор, не касались вопроса о браке и ионийских островах, они до полуночи беседовали о самых великолепных вещах.
Итак, влюбленные помирились, хотя вопрос о браке был дальше, чем когда-либо. И принцесса и мисс Уинвуд поплакали друг у друга на плече, по обычаю добрых женщин. И Поль объявил, что не нуждается в отдыхе и горит нетерпением вступить в бой с целым светом.
У него было много дела. Прежде всего он похоронил отца, и принцесса принесла большой венок после свидания с Джен, о котором ни та, ни другая не говорили впоследствии ни слова; но ясно было, что они расстались в восторге друг от друга и с равным чувством уважения. Потом Полю пришлось приняться за ликвидацию и продолжение дела отца. Так как Джен выразила желание принять на себя ведение части дел, он с радостью передал их в ее умелые руки. Он отдал ей дом в Хикней-хисе, и Барней Биль поселился в нем, как старый сторожевой пес.
Тем временем, представленный Френсисом Айресом и полковником Уинвудом, Поль подвергся церемонии вступления в палату общин и занял свое кресло. После этого кончились дни скандала. Газеты перестали говорить о нем, и вообще вскоре вся эта история была предана забвению. Полю оставалось считаться только с товарищами по палате и с обществом. Пришлось привести в порядок и свои частные дела. Он отказался от положения и оклада секретаря Лиги молодой Англии, но в качестве почетного секретаря сохранил контроль над ведением дела. Чтобы упрочить свое положение, он ходатайствовал о королевской грамоте и легализировал имя Савелли. Наконец он погрузился в дела акционерного общества «Fish Palaces Ltd» и познал все тайны, связанные с этим внешне столь непоэтичным предприятием.