Однажды во время репетиции исполнительница главной роли сказала:
— Если бы мой музыкант — или оркестр за него — мог взять здесь несколько аккордов, было бы гораздо лучше. Во время всей сцены мне нечего говорить.
Поль ухватился за эту фразу.
— Я могу играть на мандолине, — заявил он.
— Вот как! — отозвался режиссер, и Поль был передан в руки дирижера и на следующий день репетировал уже с настоящим инструментом, из которого извлекал звуки, как полагалось. Он не упустил случая объявить Джен, что он музыкант.
Постепенно Поль освоился с разношерстной публикой, наполняющей лондонские театры. Некоторые были откровенно вульгарны, другие — претенциозно вежливы, немало было и хорошо образованных молодых людей из высшего общества. Безошибочный инстинкт Поля направлял его к последним. Он мало понимал в тех вещах, о которых они разговаривали, в играх в гольф и крокет, в Ибсене, которым тогда были заняты все умы, но внимательно слушал, надеясь научиться.
Теперь Поль использовал то, что приобрел, будучи «прилежной обезьяной» мастерских художников. Его приемы были несколько утрированы: он ниже опускал шляпу, приветствуя дам, входящих в двери театра, чем то было необходимо; он был поспешнее в вежливых жестах, чем молодые люди из университетов; более почтительно наклонялся к человеку, заговаривавшему с ним, чем это принято вне придворных кругов, но все это были признаки хорошего воспитания. Нередко барышни спрашивали его, не иностранного ли он происхождения. Поль вспомнил такой же вопрос Раулата много лет тому назад и чувствовал себя польщенным. Он не отрицал, что его влечет к признанию экзотического происхождения, и избрал Италию. Италия была романтична. Когда он получил роль в несколько строчек и должен был появиться на афише, он воспользовался случаем переменить имя, которое, впрочем, и не считал своим. Кегуорти оказался в куче выброшенных вещей, и он стал Полем Савелли. Но это было позднее.
Он приобретал друзей в театре. Некоторые из дам ласками и лестью изо всех сил старались совратить его, но Поль был слишком захвачен мечтами о величии и своими дилетантскими литературными и музыкальными занятиями, чтобы увлечься ими. Дружбу с представителями собственного пола он ценил много выше, чем женские чары. Он инстинктивно искал друзей, как больная собака ищет целебной травы, бессознательно ощущая необходимость в них для своего умственного и нравственного развития. Кроме того, отношение к нему театральных дам напоминало ему отношение художниц в прежние годы. Он не хотел больше быть балованной обезьянкой. Мужчина возмущался в нем. Утомительный день речного спорта был ему значительно более по вкусу, чем время, проведенное в Кенгсингтоне за чаем с сандвичами с какой-нибудь сентиментальной Амариллис. Джен, видевшая его выступление на сцене, хотя и не из ложи, так как Поль смог получить только пару мест в верхнем ярусе, была поражена выдающимся положением, которое Поль занял в мире подмостков, и сказала ему со вздохом: