— Мы чувствуем себя более тонкими индивидуальностями, — возразила принцесса. — Мы ведем более активную и широкую умственную жизнь. Мы в постоянном общении с интеллектом всего обитаемого мира.
— И с эмотивной силой человечества, — добавил Поль.
— Это еще что такое? — спросила леди Анжела.
Почему Поль, после первого вежливого взгляда на говорившую, обменялся быстрым взглядом с принцессой, трудно сказать. Это было инстинктивно, как установившееся между ними взаимное понимание.
— Кажется, я знаю о чем речь, но все же расскажите нам! — сказала София.
Поль объяснил, что под этим термином он понимает стремительный ток симпатии, обтекающий всю землю. Голод в Индии, разрушительное землетрясение в Мексике, борьба за свободу какого-нибудь притесненного народа, героическая гибель на море — все передается чувству и практически мгновенно переживается в английской, французской или немецкой деревне. Наши сердца постоянно трепещут на кончике телеграфной проволоки.
— И вы считаете это положительным явлением? — спросил Лаврецкий.
— Во всяком случае, это нельзя назвать гедонизмом.
— Я называю это жизнью, — сказала принцесса. — А вы? — обратилась она к египтологу.
— Я думаю, то, что мистер Савелли называет эмотивной силой человечества, помогает нам уравновешивать наши собственные эмоции, — ответил тот.
— Но разве не в ущерб нашей нервной системе? — вставила, улыбаясь, его жена.
— Мне думается, что это так, — поддержал ее Лаврецкий. — Быть может, как русский я более примитивен, но я завидую тому вельможе времен фараонов, который никогда не слыхал о землетрясениях в Мексике и не чувствовал свое сердце призванным сильнее биться по поводу того, что не касалось его лично. Но и он в своей мудрости сознавал, что его небольшой мир — суета сует, и томился. Мы, современные люди, с нашим бесконечно огромным миром и нашим бесконечно огромным знанием, обладаем не большей мудростью, чем египтянин, тоже видим, что жизнь — суета сует, и разочарование владеет нами.
— Но… — сказал Поль.
— Но… — воскликнула принцесса.
Оба рассмеялись и смолкли. Поль склонился с вежливым жестом.
— Я не разочарована, — продолжала принцесса.
— И я ничуть не более, — заявил Поль.
— Я тоже считаю мою участь удивительной, — сказала леди Анжела.
— Я вижу, что я в гнезде оптимистов, — осклабился Лаврецкий. — Но разве вы не говорили только что, леди Анжела, об ущербе для нервной системы?
— Я говорила это только из духа противоречия моему мужу.
— В чем дело? — включилась в спор супруга Лаврецкого, обсуждавшая до сих пор новую оперу с лордом Бантри и мадемуазель де Кресси.