Отужинали мы с ней славно, на диван перешли, закурили. Я, между прочим, догадывался, что она курящая, заранее подготовился, пачку «Мальборо» с собой захватил. Чтобы не думала, что мы тут одну «Приму» тянем. Короче, не пожалел я, что пришел к ней, только на руки ее старался не смотреть. Но все же, как ни интересно было ее слушать, про свое тоже не забывал, на что рассчитывал. Только не знал, как, будто бы невзначай, к этому подступиться. Лазейки удобной не было, чтобы не специально, а будто к слову пришлось. Грамотней всего было бы, конечно, сказать ей, что мне какая-то песня инопланетян нравится, напеть ей, будто бы припомнил. Но, как на зло, ни одна не вспоминалась. Или, может быть, и вспоминалась, но не уверен был, что инопланетянская она, тогда бы вообще опозорился. А она сидит, покуривает, ногу на ногу забросила, пепельница между нами. Будто бы и не соблазняет она меня, но верхнее колено, случайно или не случайно, очень высоко в разрезе просматривалось. Я на всякий случай его тоже взглядом обходил.
Но сообразил-таки: похвалил инопланетян, польстил ей даже, что вряд ли, наверно, если бы не она, такими знаменитыми они сделались. А потом спрашиваю, какая их песня ей больше всего по душе.
– Да мне, – отвечает, – многие по душе, у нас композиторы хорошие, один мальчик вообще очень талантливый, замечательные песни пишет. Только не раскручен еще как следует. Мелодии на слуху, а автора мало кто знает. Вот, к примеру, эту песню, которую везде поют, он сочинил. Слышали такую? – и тихонько напевает.
Обрадовался я, что в самое яблочко попал. Песню эту в самом деле часто передают, мне самому нравится. И что удачней всего, даже слова запомнил, у меня на это память хорошая. И начал ей подпевать, как бы дуэт у нас получился. Изольда похвально на меня посмотрела, улыбнулась:
– А у вас, Анатолий, голос хороший. И слух тоже, молодец.
Я, как положено, засмущался, потом сказал ей, что так многие говорят. Некоторые считают даже, что я выступать мог бы, советуют к специалисту какому-нибудь обратиться, чтобы послушал меня. Только где ж его, специалиста, взять, да и кто на меня время тратить будет. А я, вообще-то, под гитару пою, под гитару у меня лучше получается.
– Жаль, – говорит, – что гитары у нас нет, я бы с удовольствием послушала.
Попалась рыбка на крючок. Если, говорю ей, вам в самом деле интересно, то гитара у меня тут рядом, могу принести. Что ей оставалось? – сама ведь напросилась, я не настаивал. Уж не знаю, хотела или не хотела, но сказала:
– Принесите, любопытно.
А гитара моя в коридоре за тумбочкой была схоронена, дожидалась меня. Прихватил ее – и назад. Возвращаюсь, а Изольда по-другому сидит: с ногами в углу дивана. Приготовилась, значит, к моему представлению, позицию заняла. Перебрал я струны – и запел. Про очи черные, очи страстные, очи жгучие и прекрасные. Опасался, что от волнения голос просядет, – ничего подобного, хорошо зазвучал, душевно, и цыганщина эта самая хорошо поучалась, с нужной такой надрывностью для эффекта. Что волновался – скрывать не стану. Интересное дело – приходилось ведь мне перед целым залом петь, где столько народу, а тут одна бабёнка, пусть даже из Москвы она и с Жириновским знается. Потому что многое от нее для меня сейчас зависело. Не оттого только, что в инопланетяне мне захотелось и самому, если повезет, в том ресторане побывать, где Шевчук с Киркоровым задрались. Хотя, правду сказать, кто ж от такого откажется. А потому еще, что вдруг захотелось мне, чтобы похвалила она меня, удивилась, какой я талантливый. Пою, на нее поглядываю – и вижу, что нравится ей мое исполнение. И в самом деле удивляется она. Не так, чтобы лишь приятное мне сделать, из вежливости – действительно нравится ей.