Ушла проводница, мы с Ольгой Дмитриевной сидим напротив, столиком разделенные, разговор как бы продолжаем. И начала она мне про себя рассказывать. Так рассказывать, словно я не посторонний человек, а близкая подружка. Как совсем еще молоденькой была, когда мама умерла, отца вообще никогда не видела, совсем одна осталась. А тут сосед ее, взрослый уже, набиваться к ней стал, Ему, правда, тридцать всего было, но ей, семнадцатилетней, стариком казался. Не нравился он ей, надежды ему не давала, но он настырный был, проходу ей не давал. Выходи за меня, говорил, пропадешь ты одна, а я позабочусь о тебе, королевой жить будешь. А она как бы растерянная была, только школу закончила, на бухгалтерские курсы поступила, после маминых похорон совсем без денег осталась, впроголодь жила, надеяться не на кого. А его она давно знала, в одном доме ведь жили, мужик будто бы нормальный, ничего такого за ним не водилось. А что не женился долго, так это ему как бы и в плюс – значит, основательный человек, не вертопрах.
Одним словом, подумала она-подумала – и согласилась. Тут еще и тетка, к которой она сейчас едет, свою роль сыграла. Выходи за него, советовала, не беда, что не нравится, с лица воду не пить, главное – что он ее любит. Между прочим, сказала ей, такие браки как бы самые надежные. Те скороспелки, которые от любви млели, так же быстро потом разбегались. А тут не мальчишка, человек солидный, инженер, опять же русской национальности, что в ее республике фактор немаловажный. Внушала ей, что, как говорится, стерпится – слюбится, не она такая первая и не она последняя. Взвесила Ольга Дмитриевна все, теткину правоту приняла – тем все и кончилось. Правильней сказать, только началось, потому что в первые же послесвадебные дни поняла, что не королевская жизнь ей уготована.
Заподозрила она даже, что он сватался, чтобы переселиться к ней – жили там впятером в одной комнате. Однако ж думала, что ничего, как-нибудь со временем все нормализуется, даже привязалась к нему по-своему. Ну, а как дочка родилась, и вовсе как бы ни до чего другого стало. К тому же девочка болезненная была, большого ухода требовала. Но что в конец ее сразило – муж после рождения дочки еще хуже к ней переменился. Укорял ее, что мальчика ему не родила, кто-то там бракоделом его дразнит. Никакого внимания ребенку не уделял – ни выкупать помочь, ни погулять, ничего. А дите беспокойное, по ночам плачет, он перед работой не высыпается; она, чтобы не психовал он, на кухне скрывалась, там взад-вперед ходила, укачивала девочку, пока та не заснет. Но хуже всего донимало ее, что к выпивке он был склонен. Раньше, до ребенка еще, нередко за воротник закладывал, иногда домой, что называется, на бровях приползал. Но поначалу вел себя терпимо, особо не выступал – доберется до кровати, в чем есть завалится и храпит до утра. А потом колобродить начал: и то ему не так, и это, руки распускал, если слово ему поперек скажет. Ни по чем ему было, что девочка пугалась, криком исходила. А то еще не только на стороне пил, друзей в дом приводил, таких же алкашей, требовал, чтобы она им стол накрывала. Она бы, может, и накрыла, чтобы не злить его, да только денег он ей как бы почти не давал – откуда они, если пропивал все. И снова она виновата: плохая хозяйка, дом вести не умеет…