Бойцы поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они.
В общении с провидением достигается - присущая Пушкину - высшая точка зрения на предмет, придерживаясь которой, мы почти с удовольствием переживаем несчастья, лишь бы они содействовали судьбе. Приходит состояние свободы и покоя, нашептанное сознанием собственной беспомощности. Мы словно сбросили тяжесть: ныне отпущаеши.
"Разъедемся, пора! - сказали,
Безвестной вверимся судьбе".
И каждый конь, не чуя стали,
По воле путь избрал себе.
Вопреки общему мнению, что свобода горда, непокорна, Пушкин ее в "Цыганах" одел в ризы смирения. Смирение и свобода одно, когда судьба нам становится домом и доверие к ней прости-рается степью в летнюю ночь. Этнография счастливо совпала в данном случае со слабостью автора, как русский и как Пушкин неравнодушного к цыганской стезе. К нищенским кибиткам цыган - "сих смиренных приверженцев первобытной свободы", "смиренной вольности детей" - Пушкин привязал свою кочующую душу, исполненную лени, беспечности, страстей, праздной мечтательности, широких горизонтов, блуждания,- всё это под попечением рока, не отягченного бунтом и ропотом, под сенью луны, витающей в облаках.
Луна здесь главное лицо. Конечно - романтизм, но не только. Эта поэма ему сопричастна более других. Пушкин плавает в "Цыганах", как луна в масле, и передает ей бразды правления над своей поэзией.
Взгляни: под отдаленным сводом
Гуляет вольная луна;
На всю природу мимоходом
Равно сиянье льет она.
Заглянет в облако любое,
Его так пышно озарит
И вот - уж перешла в другое;
И то недолго посетит.
Кто место в небе ей укажет,
Примолвя: там остановись!
Кто сердцу юной девы скажет:
Люби одно, не изменись?*
* Ср. отрывок "Зачем крутится ветр в овраге", где похожая ассоциация ветра, девы, луны и т. д.- замыкается на певце.
В луне, как и в судьбе, что разгуливают по вселенной, наполняя своим сиянием любые встречные вещи,- залог и природа пушкинского универсализма, пушкинской изменчивости и переимчивости. Смирение перед неисповедимостью Промысла и некое отождествление с ним открывали дорогу к широкому кругозору. Всепонимающее, всепроникающее дарование Пушкина много обязано склонности перекладывать долги на судьбу, полагая, что ей виднее. С ее позиции и впрямь далеко видать.
В "Цыганах" Пушкин взглянул на действительность с высоты бегущей луны и увидел рифмующееся с "волей" и "долей" поле, по которому, подобно луне в небе, странствует табор, колышемый легкой любовью и легчайшей изменой в любви. Эти пересечения смыслов, заложен-ные в кочевом образе жизни, свойственном и женскому сердцу, и луне, и судьбе, и табору, и автору,сообщают поэме исключительную органичность. Мнится, всё в ней вращается в одном световом пятне, охватывающем, однако, целое мироздание.