Он не смог.
Не смог уйти, не смог заставить себя поверить в спасительную «свиную» версию…
Здесь лежали люди. То, что осталось от людей. Вон тот обломочек нижней челюсти, кость с двумя потемневшими зубами, что лежит совсем рядом, чуть не под ногами, — разве может он принадлежать свинье?!
Видел он не далее как вчера свинские зубы — в оскаленной пасти мадам Брошкиной…
Люди…
За что же вас так?! Кто же вас так ненавидел, что загнал на смерть — и продолжил убивать после смерти?!
Хотя нет, едва ли палачи третьей ДНО виноваты еще и в ЭТОМ, изломы костей свежие…
Способ, которым измывались над павшими, сомнений не вызывал, — вывернутый давним взрывом из земли гранитный валун-наковальня (из-за него-то наверняка и выбрали именно эту воронку), рядом валяется здоровенная кувалда…
Родительский день завтра, сказало им ангельское дитя, дробя на куски крысиные косточки.
Родительский день, говорите? Семейный, стало быть, праздник? Посторонние, значит, нежелательны? И в самом деле, к чему нужны свидетели такого обхождения с предками? Тюк-тюк по черепу, тюк-тюк по ребрам, каждый почитает родителей по-своему, у нас так уж принято… И нацистские свастики (какая, к чертям, славянская древность!), где только можно, — сегодня, по пути сюда, Кирилл разглядел даже собачью будку с резной опускающейся дверцей, украшенной ими… Будку! Собачью!!!
Тюк-тюк — вот вам за Сталинград! Тюк-тюк — вот вам за Курскую дугу! Тюк-тюк — а это за сорок пятый! Тюк-тюк — за штурм рейхстага!
Он понял — если не уйдет немедленно, то свихнется. Самым натуральным образом свихнется. Вокруг не ночной сумрак — яркое солнечное утро, но он, Кирилл, сделал шаг не туда. И оказался по ту сторону реальности. Тюк-тюк — добро пожаловать в кошмар! Тюк-тюк — у нас тут весело!
Кирилл попятился, не отрывая взгляд от воронки, — крохотный шажок назад, еще один… Может, достать из кармана швейцарский ножичек, да и вонзить лезвие в ладонь? Вонзить и проснуться рядом с Мариной на широкой двуспальной кровати… Он даже потянулся было к карману джинсов, но не закончил движение… взгляд приковало кое-что на другом краю воронки.
Ну почему вокруг не ночная тьма? Не густой утренний туман хотя бы? Тогда можно списать увиденное на обман зрения… Но при ярком свете сомнений нет: там сквозь кусты виднеется плаха — здоровенная деревянная колода с воткнутым в нее топором. Скелеты при помощи такого инструментария дробить несподручно… Им удобно расчленять живых. Или недавно умерших.
Почему ветви там, возле плахи, шевелятся — гораздо сильнее, чем могли бы от легкого ветерка? Что за странный запах уже давно щекочет ноздри? И что за ритмичный, побулькивающе-журчащий звук раздается за спиной? Все ближе и ближе…