Моей бабушке, как и многим одесситам времен Советского Союза, приходилось выбирать, куда нести деньги: на базар или к стоматологу. В теории медицина в СССР считалась за бесплатную. На деле же имелась обратная картина. Врачу полагался подарок. Нет подношения – нет лечения. В общем, мои зубы были далеки от идеала, зато я никогда не голодала.
Мистер Хэрмон сделал мне сюрприз, пообещав оплатить мое лечение. Я отказывалась, он настаивал. Я отказывалась, он настаивал. Я отказывалась, он настаивал. Наконец я поняла, что без белозубой улыбки жизни мне не будет, и записалась к врачу. Первый раз от когда родилась я пришла к стоматологу. Он сходу усадил меня в серое кожаное кресло и направил прямо в лицо яркую лампу. Я отвернулась, чтоб не слепило глаза, и увидела на приставном столике кошмарный арсенал крючков, щипцов и иголок, а в раковине – засохшую кровь и плевки. Воду в городе из экономии на дневные часы отключали.
Я стиснула зубы.
– Откройте рот, – потребовал доктор.
Я не могла. Не хотела, чтобы интересный мужчина туда глядел.
– Вообще-то мне нравятся женщины, которые словно воды в рот набрали, но здесь я на работе, – пошутил он.
Я улыбнулась, а он нахмурился:
– Хуже, чем я думал.
– Можно я приду завтра? – спросила я, стараясь не размыкать губ.
– Днем раньше, днем позже – никакой разницы.
Назавтра я вернулась и опять села в кресло. Врач опять засветил мне в глаза. Я вскочила, понимая, что худшее впереди, и не зная, как оно во мне аукнется.
– Сегодня снова не ваш день? – поинтересовался стоматолог, умело скрывая раздражение.
На третий раз я уже привыкла сидеть в кресле со светом, бьющим в лицо и обнажающим главный недостаток моего портрета. Я всю прежнюю жизнь, открыв рот, прикрывала его ладонью, и отвыкать от такой манеры было непросто.
– Тихо, тихо, не балуй, – бормотал врач, – не так уж все и плохо. Сейчас ваши зубы кривые и черные, но мы их сделаем ровными и белыми.
Он обещал, что на все про все уйдёт не больше месяца. Но чем скорее у меня во рту настанет красота, тем скорее мистер Хэрмон заинтересуется мной вплотную, потому я попросила стоматолога не торопиться, и его неторопливость подарила мне целых четыре месяца. В конце я таки обрадовалась своей новой улыбке, хотя, когда мне выдергали все зубы – все от слова со-все-м, — было не до веселья.
Работа мне понравилась с первого дня: я с утра до вечера общалась на английском с филиалами нашей фирмы по всему миру. В детстве я как заведенная зубрила английские топики, поговорки, песни, стихи, но и мысли такой не имела, что однажды это пригодится. Мы, одесситы, жили у Черного моря, на котором пляжились аж четыре страны – теперь-то вообще семь, – но советский режим запрещал нам ездить в заграницу. Английский язык стал для меня не просто хобби, а страстью и утешением. Мне в нем нравилось абсолютно все. Я проборматывала словарь, словно монахиня псалтырь. И жаждала новых и новых слов, как политики жаждут власти. Я упивалась волшебной алхимией языка, когда