– Марфа, приготовь мне, пожалуйста, одежду на завтра. И воды нагрей, да побольше. Хочу искупаться на ночь. А еще лучше баньку истопи…
«Вместе и попаримся!» – чуть было не присовокупил он, но вовремя прикусил язык: нечего Асе душу травить.
Марфа заметно поскучнела, но ослушаться побоялась и ушла. Как только за ней захлопнулась дверь, Оболонская горячо заговорила:
– Георгий Иванович, умоляю, помогите! На вас одна надежда… Сколько я уже натерпелась за эти три года, но, видно, то было только начало. Давно бы руки на себя наложила, если бы не сынок, Николенька. Он, может, и не помнит меня совсем, может, и не ждет, не желает видеть – бог знает, в каком свете ему выставляет меня моя же родня. Ну а если помнит и ждет? А я подведу… Нет, нельзя так, невозможно.
– Чем же я могу вам помочь, Асенька?
– Помните, я вам говорила про сожительниц. Вот и мой черед настал помогать в домообзаводстве. Отдают меня политическому, Вадиму Казачкову… – Оболонская осеклась и отвела взгляд.
– Как? – изумился Георгий. – Против воли?
Анастасия аккуратно поставила чашку и повернулась к Родину. В ее глазах читалась мольба.
– Знаете, Георгий Иванович, когда нас, каторжанок, только на пароход в Одессе погрузили, первое, что я услышала, была фраза: «Баба – первый сорт!» Вся команда предвкушала нескучный рейс, а капитан только руками разводил: «Что я сделаю против природы?» А как вышли в море, у морячков кровь совсем закипела, и женский трюм по факту превратился в плавучий позорный дом. Нет, нас, конечно, запирали, но находились удальцы, которые спускались в трюм по полотняным рукавам, устроенным для нагнетания воздуха. И вот представьте себе грязное, гнилое месиво, в котором уже не отличишь падшую женщину от профессиональной преступницы, а хрупкую барыню – от доходяги-чахоточной. В одном углу вовсю идет торговля свои телом в обмен на мешок сухарей, в другом уже сделка состоялась и стороны, никого не смущаясь, истово выполняют свои договоренности…
– И вы?.. И вам пришлось?.. – ужаснулся Георгий.
Оболонская неопределенно махнула рукой, а рот ее скривился в недоброй улыбке:
– Не берите в голову. Унижения физические ни в какое сравнение не идут со страданиями моральными. У души нет болевого порога, Георгий Иванович, зато болевых точек в сто крат больше, чем на теле… И это мы еще не знали, как нас встречать будут… Парохода с бабьим товаром ждал весь Александровск. Как на смотринах, разнаряженные поселенцы выстроились в рядок и давай себя нахваливать – каждому хотелось в дом хозяйку заиметь, да такую, чтобы и готовила, и убирала, и, если что, на фарт пошла, не кобенилась. На фарт – это значит отдавать себя за еду или другой товар. Проще говоря, этакая выездная проституция, как за хлебом сходить…