Зачитал приговор ЧК об увольнении этого лейтенанта с военной службы «с позором», с пояснением его преступлений и санкцией — «за пособничество врагу» смертная казнь через расстрел.
Сдирание «с мясом» погон.
Залп жандармов по команде и тонкая фигура с завязанными глазами, сломавшись, падает на брусчатку у глухой стены бревенчатого пакгауза.
Казненному интенданту даже закурить перед смертью не дали… «Пособникам врага» не положено.
Зрители, пережившие оккупацию, отнеслись к экзекуции с пониманием и даже одобрением. Хотя именно они и были основными потребителями ворованного им продовольствия. Парадокс…
Я же с трудом сделал вид, что полностью доволен своим расследованием и его итогом. Тем более что Шперле за прошедшее время успел нагнать на северную ветку оговоренное количество вагонов и клятвенно заверил, что это количество будет на ней постоянно поддерживаться.
Вернувшись после мероприятия в салон-вагон, я приказал никого ко мне не пускать и, закрывшись в своем купе, в одиночку надрался в лохмуты, несмотря на то, что день только начался. Первый раз по моему личному приказу убивают живого человека. Своего, не врага, не в бою. И пусть я внутренне готов был к такой работе, но оказался совсем не готов к тому, что меня к ней вынудят те, кого действительно надо ставить к стенке. А ведь поставили меня в ситуацию, что по-другому я поступить просто не мог. Интриганы чертовы…
Как позже донес Лось, железнодорожники в депо бухтели, что не того надо было стрелять. Сопутствующие сплетни легли в особую папочку. А папочка — в сейф. До поры…
«Бей своих, чтобы чужие боялись». Старая русская мудрость. Народная. После казни интендантского лейтенанта с чьей-то злобной подачи меня стали за глаза обзывать Кровавым Кобчиком.
Ага…
Именно то… «Ах, злые языки страшнее пистолета».
Но и бояться меня стали тыловики до недержания сфинктера. Не стало никакой необходимости в допросах третьей степени — все стучали друг на друга сами. Я бы сказал, с энтузиазмом. А побеседовать я успел за несколько дней не только со всеми немногочисленными офицерами интендантства, но также с фельдфебелями и унтерами со складов, что так похожи были на родных российских прапоров с окончанием фамилий на «-ко».
Моя фраза, сказанная в узком кругу интендантского начальства: «Кто работает — тот делает, а кто не хочет работать, ищет причины ничего не делать, так вот поиск причин ничего не делать квалифицируется как саботаж», — разлетелась по умам быстро и широко. А как наказывается саботаж в военное время, все видели сами на вокзальной площади.