Сам Баскервилль-холл тоже претерпел колоссальные изменения. Как и обещал сэр Генри, в замок провели электричество, и украшенная богатыми фонарями подъездная аллея больше не навевала мрачных мыслей. Холл и гостиная посвежели, украсились новой мебелью, но самый большой сюрприз ожидал нас в столовой. Если внимательный читатель помнит, ранее эта комната подавляла своей мрачностью: темные балки, закопчённый потолок, тусклое мозаичное окно... Декораторы превратили ее в произведение искусства, проведя капитальный ремонт стен, заменив старые панели новыми и впустив в помещение дневной свет. Кованные канделябры и массивная, но изысканная мебель создавали необходимый комфорт, одновременно оставляя обеденному залу его старинный колорит.
Единственное, что осталось неизменным, это портреты на стенах. Даже знаменитый Хьюго Баскервилль висел на своем прежнем месте.
— Я решил, пусть висит, — объяснил сэр Генри. — Все-таки история.
В целом наше путешествие было очень удачным, хотя и малопримечательным. Мы ездили к океану, устраивали званые вечера для местной знати, охотились, а перед самым возвращением в Лондон баронету захотелось сделать несколько панорамных снимков окрестностей. Надо сказать, что сэр Генри увлекся фотографией и ни на минуту не выпускал из рук фотоаппарат.
И вот однажды после полудня, оседлав лошадей, мы отправились вглубь Гримпенской трясины. Возможно, Баскервилль хотел отдать дань воспоминаниям или же, наоборот, освободится от них раз и навсегда. Но, следуя за ним, я заметил, как мы оказались прямо на тропинке, ведущей к Мериппит-хаусу. Миновав то место, где молодого сквайра настигло проклятие его рода, я не без содрогания вспомнил подробности сего происшествия и оценил мужество моего спутника, очевидно, решившего покончить с собственными страхами и потому упрямо понукавшего лошадь.
— Если жизнь и рассудок дороги вам, то ни в коем случае не сворачивайте с тропинки, — неуклюже пошутил я.
Стрельнув глазами, Баскервилль усмехнулся и погнал коня выше на холм. Оттуда он сделал несколько снимков полуразрушенного дома на фоне августовского пейзажа, а потом, словно задумавшись, опустил поводья... Мне не хотелось нарушать его уединение, и я пустил шагом своего коня, продолжая двигаться в сторону усадьбы. Подъехав ближе, я вдруг почувствовал нарастающее желание убраться подальше от этого места. Насколько мне было видно, окна были заколочены, ограда местами повалилась, отрывая взору заросший сад. Глядя на эту картину общего запустения, я невольно вспомнил лицо прекрасной женщины с такой же печальной судьбой. Тут, словно в унисон моим мрачным мыслям, со стороны болот раздался вой... Долгий, протяжный вой, от звуков которого у меня похолодело в жилах! В ту же секунду мне показалось, что я вижу, как через заколоченные окна дома пробивается слабый свет. Я обернулся, отыскивая взглядом сэра Генри, и одновременно доставая из потайного кармана свой револьвер. В этот момент гнедая кобыла баронета взвилась на дыбы и понесла. Баскервилль делал отчаянные попытки удержатся в седле и успокоить обезумевшее животное, но тщетно.