Я еще не договорила, когда увидела, как лежавшая под окном в саду большая собака, которая грелась на солнышке в траве, насторожила уши и уже собралась залаять, а затем опустила их и завиляла хвостом, как будто приветствуя приближение знакомого ей человека. Миссис Линтон наклонилась вперед и прислушалась, затаив дыхание. Через минуту в холле послышался звук шагов. Открытые двери дома оказались для Хитклифа слишком сильным искушением, и он вошел, не дожидаясь ответа на свое письмо. Вполне возможно, он думал, что я нарушила свое обещание, и решил действовать на свой страх и риск. Со все возраставшим напряжением она устремила взгляд на дверь и взирала на нее как зачарованная. Сначала вошедший ошибся комнатой, и Кэтрин сделала мне знак, чтобы я впустила его, но прежде, чем я достигла двери, он был уже тут, рядом с ней, и сжал ее в своих объятьях.
Несколько минут он не размыкал рук и не произносил ни слова, а только целовал Кэтрин. Он поцеловал ее столько раз, сколько, наверное, не целовал за всю прошлую жизнь – раньше она всегда первая целовала его. Сейчас же он не в силах был взглянуть ей в лицо, чтобы не дать волю своим страданиям. Лишь только увидев ее, он уже не сомневался, как и я, что никаких надежд на выздоровление нет, что она обречена и скоро умрет!
– Кэти! Жизнь моя! Как же мне это выдержать? – были его первые слова, преисполненные неприкрытого отчаяния. Теперь он отважился взглянуть на нее и уже не отводил глаз. Казалось, что от напряжения в них должны были выступить слезы, но боль и скорбь были столь велики, что высушили их, не дав пролиться.
– И что теперь? – спросила Кэтрин, откинувшись в кресле и взглянув на Хитклифа в ответ из-под нахмуренных бровей. Теперь ее нетерпение и радость сменились мрачностью, она вся была во власти разноречивых чувств. – Вы с Эдгаром разбили мне сердце, Хитклиф! А теперь вы по очереди являетесь ко мне за сочувствием, как будто бы вас, именно вас, надобно мне оплакивать! Нет во мне жалости к тебе! Ты убил меня – а сам жив-здоров! Сколько же в тебе сил! Сколько еще лет ты собираешься жить после моей смерти?
Чтобы обнять ее, Хитклиф опустился на одно колено, теперь же он попытался подняться, а она вцепилась ему в волосы и не отпускала.
– Хочу держать тебя вот так, – продолжала она с горечью – и не отпускать, пока мы не умрем вместе! Какое мне дело до твоих страданий, до твоих мук, до твоей боли? Почему бы тебе не пострадать? Я же страдала! Ты забудешь меня? Ты будешь счастлив, когда меня опустят в землю? Скажешь ли ты через двадцать лет: «Вот могила Кэтрин Эрншо. Я любил ее когда-то, страдал, потеряв ее, но теперь все в прошлом. С тех пор я любил многих, мои дети мне дороже ее, и, когда придет мой смертный час, я не стану радоваться нашей будущей встрече, а буду горевать в предчувствии разлуки с детьми». Ты ведь так скажешь, Хитклиф?