– Ничего такого, что бы я не смог перенести, – ответил он, – и перенесу с превеликим удовольствием, но при условии, что ты от меня отстанешь. Входи в дом и не докучай мне больше.
Я подчинилась. Проходя мимо него, я заметила, что он дышит часто-часто, как больная кошка. «Ну вот! – сказала я про себя. – Не миновать нам болезни. Не могу понять, чем он занимался всю ночь».
В этот день он сел обедать с нами и получил из моих рук полную тарелку еды, как будто бы собирался наверстать все упущенное за дни добровольного поста.
– У меня нет ни простуды, ни лихорадки, – сказал он мне, продолжая наш с ним предыдущий разговор, – и я готов отдать должное тем яствам, которыми ты собираешься попотчевать меня.
Он взялся за нож и вилку и уже хотел приступить к еде, как вдруг что-то как будто его отвлекло. Он положил прибор на стол, бросил странный взгляд в окно, а потом встал из-за стола и вышел в сад. Мы видели, как он ходит там взад-вперед, пока ели сами, и Эрншо сказал, что сходит к нему и спросит, почему он не хочет есть и не обидели ли мы его ненароком.
– Ну что, он придет? – воскликнула Кэтрин, когда ее кузен вернулся.
– Нет, но он ни на кого из нас не сердится, – ответил Гэртон. – Похоже, что он действительно на седьмом небе, только не пойму от чего. Признаться, я малость его вывел из терпения, когда дважды попытался заговорить с ним. Тогда он прогнал меня к тебе и удивился, как я могу в нынешних обстоятельствах искать общества кого-то еще помимо тебя.
Я поставила тарелку Хитклифа на особую полку в камине, чтобы еда не остыла. Он вернулся через пару часов, когда в зале уже никого не было. За это время спокойнее он не стал. Его переполняла какая-то неестественная – я подчеркиваю, неестественная! – радость. Она лилась из запавших глаз под черными бровями, но лицо его при этом оставалось мертвенно бледным, а зубы время от времени обнажались в подобии улыбки. Он дрожал, но не от слабости и не от холода, а так, как дрожит натянутая до отказа струна. Это была даже не дрожь, а трепет.
«Я должна спросить его, в чем дело! – подумала я. – Если я этого не сделаю, то никто не отважится». Решившись, я сказала вслух:
– Вы получили хорошие новости, мистер Хитклиф? Вы выглядите необыкновенно оживленным.
– Не говори глупостей, откуда я должен был получить такие новости? – ответил он. – Просто я от голода сам не свой, но, похоже, есть не должен.
– Почему не должны? – удивилась я. – Вот ваш обед.
– Не хочу я сейчас есть, – пробормотал он. – Подожду до ужина. И, Нелли, очень тебя прошу, скажи Гэртону и остальным, чтобы не беспокоили меня. Не хочу, чтобы вокруг меня вечно толпился народ, и вообще – пусть в эту комнату никто, кроме меня, не заходит.