У меня был запасной ключ, я открыла им дверь спальни и увидела, что в комнате никого нет. Тогда я подбежала к кровати и распахнула створки алькова. Мистер Хитклиф был там, внутри – он лежал на спине. Его глаза смотрели прямо на меня таким острым и яростным взглядом, что я отпрянула. Мне показалось, что он улыбнулся. Я не могла представить себе, что он мертв, однако лицо его и грудь были омыты дождем, простыни промокли насквозь, и он лежал совсем тихо. Хлопавшая на ветру оконная рама рассекла его руку, касавшуюся подоконника, но ни капли крови не пролилось из раны, а когда я коснулась этой руки, то всякие сомнения оставили меня – он был мертв и окоченел!
Я плотно затворила окно, потом убрала пряди его длинных черных волос с его бледного лба. После этого я попыталась закрыть ему глаза, чтобы погасить их пугающий, совершенно живой и торжествующий взгляд, пока никто другой не успел заглянуть в них. Они не хотели закрываться. Казалось, покойник смеется над моими усилиями. Смеялись не только глаза, но и его растянутый в оскале рот, и острые белые зубы! На меня вновь напал такой страх, что я закричала, призывая Джозефа. Шаркая по ступенькам, Джозеф поднялся, вошел в комнату и издал все приличествующие случаю восклицания, однако наотрез отказался дотрагиваться до покойника.
– Дьявол утащил его грешную душу, – прокричал он, – так пусть же получает и бренную оболочку в придачу, мне-то что? Нечестивцем жил – нечестивцем и умер. Вон как скалится!
Джозеф как будто передразнил последнюю усмешку покойного, и я решила, что он совсем забылся у ложа смерти, как вдруг старик пал на колени, воздел руки и торжественно поблагодарил создателя за то, что законный владелец поместья и древний род восстановлены в своих правах.
Я была раздавлена ужасной кончиной, и память моя с гнетущей печалью неизменно возвращалась к прежним временам. Сильнее всего скорбел о хозяине бедняга Гэртон, и хотя именно он более всех претерпел от покойного в прошлом, горе его было совершенно искренним. Молодой человек просидел над телом всю ночь, плача навзрыд, сжимал холодную руку и целовал застывшее в диком насмешливом оскале лицо, на которое другие боялись даже взглянуть. Так отдал свой последний долг тот, чья тоска шла от благородного сердца, хоть и было оно ожесточено невзгодами и закалено как сталь.
Мистер Кеннет не мог понять, от какой именно болезни умер хозяин, а я скрыла то обстоятельство, что перед смертью хозяин четыре дня ничего не ел, так как опасалась подозрений в самоубийстве. Кроме того, я была убеждена, что его отказ от еды не был намеренным, а являлся скорее следствием, а не причиной его странной болезни.