Он выслушал это все с неподдельным интересом и изумлением и говорит:
— Я-то думал, вот оно что, а оно вот что. И это вы, значит, из-за этого клеща едете на «Скорой помощи» в больницу, да еще с мигалкой, с сиреной, людей среди ночи будите?
— А куда ж деваться? — говорю. — Если он во мне сидит.
— Да мало ли что в вас сидит. Во мне вот две пули сидят.
— Сравнили тоже! Пули, небось, не шевелятся, а этот меня грызет, и еще не факт, что он не энцефалитный и я от него не умру мучительной смертью.
— Ну и умрете, тоже беда небольшая. Наши ребята во цвете лет гибнут за Новороссию, за Русский мир, гибнут под минометным обстрелом, под бомбами, под пулями. В больницах для «трехсотых» мест не хватает, морги забиты «двухсотыми», а вы здесь приготовились к позорной смерти от какого-то клеща. Слушайте, если вам все равно от него помирать, то пока еще инкубационный период не кончился, поедем со мной сражаться с укропами. Я вам дам это ружье, может, хотя бы один танк подобьете, а если стрелять не умеете, обвяжем вас противотанковыми гранатами, и умрете как герой, а не как жалкая жертва какого-то насекомого.
Варвара вмешалась:
— Ему на войну нельзя, у него диабет.
— Вот, — сказал Иван Иванович, — заодно и от диабета избавится. Ну, так что, едем?
— Нет, не едем.
— Боитесь, сахар повысится?
— Боюсь, жизнь сократится.
— Боитесь? И считаете себя мужчиной?
— А что, вам предъявить доказательство?
Он повернулся к Варваре, сощурился:
— А что? У него еще есть, что предъявить?
— Пошляк! — сказала Варвара.
— Настоящий мужчина, — решила сказать свое слово Зинуля, — это воин. — И мне: — Вы со мной согласны?
— Не согласен, — сказал я. — Настоящий мужчина — это прежде всего человек, который так же, как женщина, имеет право на жизнь, свободу и стремление к счастью.
— Ой, как вы здорово говорите! — воскликнула Зинуля.
— Это не я сказал.
— А кто?
— Томас Джефферсон.
— А кто это?
— Был такой один, американец.
— А-а, американец, — разочарованно протянула Зинуля. — Так это ж американцы, они мало ли чего наговорят. А я считаю, что настоящий мужчина рождается воином.
— Чушь, — возразил я. — Не воином, а человеком. Мыслящим и чувствующим существом. Которое так же, как женщина, имеет право бояться смерти, боли и унижения. И наоборот: пора бы уже вырастить мужчин, которые боятся убивать, делать кому-то больно и унижать кого-то. Мужчина имеет право быть пацифистом, ненавидеть войну, не хвататься за оружие, беречь себя и избегать убийства других людей во имя каких бы то ни было целей, кроме самых крайних случаев, когда надо и приходится даже ценой своей жизни защищать свою семью от бандитов, от внешних врагов и от своего государства, которое бывает хуже внешних врагов. Но какой-нибудь авантюрист, кочевник по горячим точкам или просто послушный исполнитель, готовый убивать, а хоть быть убитым по приказу, за кусок какой-нибудь территории, за высокую идею, за то, чтобы заставить кого-то жить по-нашему, за деньги, ордена или ради удовольствия, какого бы пола он ни был, он для меня вообще не совсем человек.