А сейчас безмолвствовали цыгане. Стояли, слушали с любопытством. Но… Я понял, что пришел момент, когда молчать нельзя, и обратился к цыганам с призывом поддержать выступающего, вырвать его из цепких когтей американских оккупантов. Я им сказал:
— Господа цыгане, ну что же вы молчите? Я обращаюсь к вам как к гражданам Российской Федерации. Вы видите перед собой героя, который открыто выступает против оккупационного режима. Давайте его поддержим. Если враги захватили его и удерживают силой, давайте силой освободим его.
Я посмотрел на тех, к кому обращался, но не видел в их лицах сочувствия. А когда я поставил точку в своем призыве, вперед выступил самый старший из цыган, такой солидный, с сединой в кудрях и золотой цепочкой на бычьей шее.
— А чего это, милок, мы должны за него заступаться? Кто он такой?
Я говорю:
— Как же? Это же ваш депутат. Вы же его выбирали.
— Нет, — отказался цыган, — мы его не выбирали. Мы, то есть они, — он показал рукой на всю группу, — выбирали своего барона. Меня. А ваших мы не выбираем и в ваши дела не лезем. Нам без разницы, кто вы, русские или американцы, для нас вы все оккупанты.
Он дал знак соплеменникам, и те шустро полезли в машину. Ну что мне осталось делать? Я понял, что придется в одиночку выручать героя. Я так дернул задние дверцы этой машины, что одна из них сорвалась с нижней петли и повисла на верхней. Я заглянул внутрь и увидел, как два здоровых мордатых американских санитара тащат за ноги этого субтильного героического разоблачителя. За прозрачным стеклом в кабине сидят еще двое, очевидно, водитель и, другой, в белом халате, выездной врач, оба американцы. Они участия в насилии не принимают, а эти двое пытаются втащить бедолагу внутрь, но он им оказывает яростное сопротивление. Я решил, что должен без колебаний стать на защиту героя.
— Эй, вы! — закричал я им. — Вот ар ю дуинг, сволочиз?
Я опять частично вспомнил английский, но не знал, как на нем сказать «сволочи», и поэтому употребил русское слово с английским окончанием для множественного числа «з», и они меня поняли. Чем выдали себя с головой. Сначала так удивились моему появлению, что невольно разжали пальцы, и объект насилия чуть не вывалился в окно, но тут же опомнились, втянули его обратно, не полностью, а опять до локтей. Он застрял на прежде завоеванной позиции, а они, не ослабляя своих усилий, продолжали разглядывать меня как живое недоразумение.
— Вась, — окликнул один американец другого, — никак еще один псих на нашу голову. Возьмем?
— Да куда? Иван Иванович, — обратился второй санитар к тому, что сидел в кабине, — у нас новый пациент наметился. Что будем делать?