Я входил в автобус, а вышел как будто из какого-то здания. Вышел-то вышел, но дальше идти не смог, потому что путь мне преградили преклонного возраста тетки, которые перед подъездом здания стояли широким полукругом со злобными лицами и картонками, на которых было написано что-то вроде: «Майдан не пройдет!» «Yankee go home», «НАТО — ГОВНАТО», стишок: «Нам даже редька или репа вкусней печенек от госдепа», «Обама, руки прочь от моей пенсии!»
И среди этих теток, я смотрю, стоит… кто бы вы подумали?.. наша Шура с картонкой, на которой написано: «Обама — чмо!»
Увидела меня, удивилась, перепугалась, стала прятаться за спину своей соседки.
Я, естественно, шагнул к ней, соседку отодвинул и говорю:
— Ты что здесь делаешь?
Стоит молчит. Я повторил вопрос.
Пришла в себя.
— Да так вот просто стою. А вы клещика уже вынули?
— Ты мне клещиком зубы не заговаривай. Я тебя спрашиваю, что ты здесь делаешь и что у тебя написано? Кто такой Обама, ты знаешь?
— Ну, этот…
— Этот кто?
Молчит.
— Ты можешь мне сказать, кто он, этот Обама?
— А чего спрашиваете? — вмешалась отказница от печенек. — Тут же написано: «Обама — чмо».
— А я, — говорю, — с вами не разговариваю. — И опять обращаюсь к Шуре: — Как ты сюда попала?
Мнется, отвечает неуверенно:
— Погулять вышла, а тут, смотрю, народ, ну я и это…
— Ага, за двадцать километров вышла погулять — а тут народ… Ну, а все-таки, что за лозунг ты держишь?
Она такую рожу скривила невинную:
— А я не знаю. Мне дали.
— Кто дал?
— Так этот же… Тимофей Сергеевич.
— Семигудилов? И заплатил тебе?
— Обещался.
— Сколько?
— Сто рублей.
— Всего-то?
— А что же. Я женщина простая, деревенская, малограмотная. Мне столько, сколько вам, не дадут.
Она начала рыдать, каяться, а я ее стал стыдить:
— Эх, дура ты, дура дурацкая! Как же, — говорю, — ты ночью дом оставила, собака одна взаперти, может, ночью от страха воет, а ты здесь с этой идиотской картонкой за сто рублей!
Пока я ее стыдил, а она рыдала, мне стало жаль ее.
— Ладно, — говорю, — брось эту гадость и иди домой, а сто рублей Семигудилову брось в морду. Я тебе дома верну вдвойне.
Не помню, как дошел до машины. А там все то же. Машина наша стоит среди других — большая у светофора для столь позднего или, наоборот, слишком раннего времени толпа. Вдоль дороги выстроились в ряд собранные по разнарядке представители рабочего класса и бизнеса, студенты, которым пообещали по двести рублей за выход, военные без погон, которым пообещали по сто, православные активисты с обиженными лицами, а между ними женщины с детьми. Молодые и старые, мамы, тети и бабушки с мальчиками и девочками в возрасте лет от четырех до четырнадцати.