Шекспир склонил голову. Сесил разбередил что-то в его душе, нечто давно похороненное под спудом латыни и домашней рутины, наполнявших теперь его жизнь. Это была мысль о возвращении в родимые пенаты, о том, чтобы вновь окунуться в мир тайн; вернуться к старым временам Уолсингема и тайным операциям, от которых захватывало дух. Да, теперь он мог это признать: он действительно скучал по тем временам.
– Поезжайте домой, ибо скоро ваша супруга и все домашние начнут задаваться вопросом, куда вы пропали. Кларксон поедет с вами, чтобы потом забрать лошадей.
– Спасибо, сэр Роберт.
– Обдумайте все по дороге. У меня нет возможности выяснить, как далеко распространился заговор. Однако знаю, что в его основе убеждение, что королеве недолго осталось. Эссекс желает видеть себя следующим по линии наследования. Я не верю, что он замыслил убийство. Он надеется жениться на Арабелле, намереваясь получить корону после того, как Елизавета скончается от естественных причин. Но мы оба понимаем, что между желанием смерти государыни и ее убийством всего лишь один короткий шаг…
Вошедшие в школьную трапезную Болтфут и Джейн являли собой разительный контраст. Он подволакивал ногу, а она, будучи уже на тридцать пятой неделе беременности, ковыляла утиной походкой, горделиво неся свой огромный живот. Вернувшийся из поездки в Теобальдс и сидящий в одиночестве за ранним ужином Шекспир улыбнулся при виде этой парочки и подозвал их.
– Джейн, – сказал он, – могу представить, как надоел тебе этот мерзкий старый ворчун, угодивший тебе под каблук.
Джейн рассмеялась.
– И не говорите, господин Шекспир, если бы только это. Болтфут решил, что я из стекла и могу разбиться, поэтому он почти не дает мне работать. Пожалуйста, найдите ему какое-нибудь занятие подальше от дома. Это всем нам принесет умиротворение, уж точно.
– Прекрасная мысль, Джейн. Я так и поступлю.
Джейн и Болтфут были женаты уже пять лет. Она была еще молода – ей было года двадцать два – Болтфуту же давно перевалило за тридцать пять, а выглядел он еще старше: его изрядно потрепали года, проведенные в суровом море. И все же они, такие разные, подходили друг другу; все замечали их взаимную и глубокую преданность. Иногда Шекспир заставал их глядящими друг на друга с нескрываемой любовью. Ах, если бы его собственный брак был таким же!
Болтфут выглядел несчастным. Он дорожил Джейн больше всего на свете и тревожился о малыше в ее утробе. Ему была непереносима сама мысль о том, что он может потерять и его. Но он чувствовал себя беспомощным, ибо все, что он мог сделать – это лишь быть рядом с супругой. Участие в войнах против испанцев и дикарей – ничто по сравнению с этим. Он винил себя в том, что они потеряли своего первенца, словно бы каким-то образом мальчик унаследовал его дурную кровь, как и его увечная нога была свидетельством принятия им на себя грехов своего отца и предков.