Не могу.
Встать не могу, пошевелиться, вытереть бесполезные слезы с щек.
— Доди, — пальцы отца прикоснулись к спине, и я дернулась от вспышки боли. — Доди, — повторил он, и бережно приподняв, уложил на колени к себе.
— Плохо, — шепнула я.
— Что плохо? — он беспокойно начал обследовать мое тело, вызвав новый приступ боли.
— Так плохо видно, — пояснила я, и он убрал от меня плети, которыми все еще обнимал, сменив демоническую сущность на человеческую. Заправил длинную челку мне за ухо, вытер слезы.
Для меня он в любой сущности оставался родным и близким и самым любимым, но я знала, как ему не по душе этот облик. Считал, что в образе молодого мужчины не все, поддавшись стереотипам, заметят его драконью мудрость. А мне нравилось видеть его таким — темноволосым, стройным, жилистым, высоким, а мудрость вне зависимости от его желания читалась в глазах. Они оставались одинаково демоническими и древними в любой ипостаси.
— Лучше?
Я кивнула. Говорить было тяжело, словно меня заставили проглотить горсть песка и не позволили запить водой. Но отец поймет, он всегда меня понимает.
— Ты не хотела, чтобы я убивал его.
— Да.
Закрыть бы глаза и спать, спать, но нет времени на такую роскошь.
— Он… — попытка пошевелиться выстрелила новой болью в лопатках.
— Лежи, — приказал отец. — Жив пока. И прекрати болтать, на это уходит много сил, а они, если надумаешь спасать того дурня, тебе ох как понадобятся.
Я знала, что он слышал меня во время битвы, вот только понять не могла: почему не остановился, а продолжал избивать?
— Ты правда думаешь, что я мог остановиться?! — возмутился отец, легко считав мои мысли. — Любопытно. И это после того, как он заставил тебя расхаживать перед ним голой?!
Еще раз о драконьей деликатности — для тех, кто забыл.
Вообще-то папа не лез в мое личное пространство, но если мне нельзя говорить, а ментальная связь забирает еще больше сил, чем язык — это единственный вариант общаться. Чтение мыслей для отца — такой же пустяк, как и для Аодха, куда серьезней способность видеть прошлое и будущее любой сущности, если это имеет к папе хоть какое-то отношение. А так как я имею к нему отношение самое непосредственное, логично, что он увидел эту историю с подарками Аодха.
— Хороши подарки! И не только этот, подпирающий сейчас пузом землю, но и еще один хвостатый на тебя голую пялился!
Теперь понятно, к чему была жестокая порка дракона, и разубеждать отца, что я простила, бессмысленно. Он не простил. Он злился. Он имел право на месть, и он им воспользовался.
— Вот-вот, — отец сурово сдвинул брови, а я невольно улыбнулась, несмотря на боль, на опасения, что похититель мертв, и боязнь даже думать, почему я не могу пошевелиться.