…
ПРО КАБАНА, КОТОРЫЙ НЕ ХОТЕЛ УХОДИТЬ ИЗ ЛЕСА
Кабан был старый, понимаешь? Скорее твоего возраста, чем моего, в общем, яйца пустые, клыки стертые. И молодняк попёр его из стада. Бедняга вдруг оказался в лесу один-одинешенек, как полный дурак. Слушает он, как молодые кабанчики трахают своих самок, и думает: Пойду-ка я отсюда, из леса, посмотрю, что делается в других местах. Только родился он под этими деревьями, здесь прошла вся его жизнь. А «другие места» ему на фиг не нужны, он их боится. Но тут он услышал, как молодые самки визжат от удовольствия, и это его доконало. Все, ухожу! — решает он. И вот, низко опустив голову, он пробирается через кусты, заросли, чащобу и выходит наконец на опушку. И что он там видит? Поле, залитое солнцем! Зеленое! Сверкающее! Просто чудо! А что он видит посреди поля? Загон! Квадратный. А в загоне что? ОГРОМНАЯ свинья! Такая толстая, жирная, что даже в загоне не помещается, выпирает, как тесто из кадки, представляешь? Огромная свинья, совершенно розовая, гладкая — прямо готовый окорок! Старый кабан, ошеломленный, окликает свинью.
— Эй, ты!
Окорок медленно поворачивает голову.
Старый кабан спрашивает:
— Ну как «химия»? Не слишком тяжело?
* * *
75 лет, 1 месяц, 28 дней
Вторник, 8 декабря 1998 года
За несколько дней до смерти Тижо я позвонил Ж.К., его «лучшему другу». (По части дружбы Тижо оперировал юношескими категориями.) Лучший друг сказал мне, что не пойдет в больницу к Тижо, поскольку предпочитает сохранить в душе образ его «несокрушимой жизненной силы». Гнуснейшая тонкость чувств, обрекающая каждого из нас на смерть в одиночестве. Ненавижу таких друзей «по духу». Предпочитаю друзей из плоти и крови.
* * *
75 лет, 9 месяцев, 6 дней
Пятница, 16 июля 1999 года
Развеял прах Тижо над Бриаком. Он так хотел. С высоты того самого бука, на котором он когда-то разорял вороньи гнезда. (Идея Грегуара.) Смотрел, как мой внук карабкается по стволу, ставшему втрое толще за эти годы, и на какой-то миг увидел себя — как я лезу туда на выручку Тижо. Тогда по веткам лез экорше из «Ларусса». Лез ловко, проворно, без всякого самодовольства, которое нападало на меня, когда я тренировал силу воли, и над которым Тижо всегда посмеивался. Ветер подхватил его пепел, он собрался в облачко, потом рассеялся, потом снова собрался, сделал вираж и стайкой скворцов окончательно рассыпался в небе. Прощай, Тижо…
* * *
75 лет, 10 месяцев, 5 дней
Воскресенье, 15 августа 1999 года
В два часа ночи меня разбудил мочевой пузырь. Долго боролся с ленью, но тут снизу раздался смех, и я решил все же встать. Грегуар, Фредерик и двойняшки играют в «гусёк». Фанни, которой все время не везет, так что она никак не может сдвинуться с одной клетки, возмущается, Фредерик, которого выпавшая ему двойная шестерка привела к верной победе, довольно посмеивается. Смотрите, пришел! — показывает на меня пальцем Грегуар, и все тут же ложатся на игру, делая вид, что прячут ее от меня. Это секрет, секрет! — пищит Маргерит, как будто она все еще маленькая девочка, не смотри! Сначала я подумал, что это наш «гусёк» про потерю девственности, который я подарил Грегуару, когда он из мальчика превратился в юношу, но все оказалось хуже: это был «гусёк» ипохондрика, придуманный им самим во время ночных дежурств. Переходя от страшных болезней к ужасным, игроки заканчивают смертью — последней клеткой, которая излечивает их от боязни заболеть. Не хочешь сыграть с нами? — спрашивает Фанни (А меня тем временем восхищает эта вопросительная форма, употребленная девушкой ее поколения.) Мне дают три хода форы. Я получаю атеросклероз, что дает мне право сделать еще один ход. (В этом состоит принцип игры — чем сильнее ты болен, тем быстрее продвигаешься вперед.) Завтра играем в «семь семей»! — приказывает Маргерит. «Семь семей» — это сорок две болезни, без которых вполне можно было бы обойтись. (В семье «Рак» я беру простату, в семье «Койка» — генитальный герпес, в семье «Врачи» — болезнь Паркинсона и т. д.) Вот так — дедраматизируем понемножку, улыбается Фредерик, в любом случае последняя клетка — общая для всех! Маленьким — которые уже давно большие — нравится.