* * *
25 лет, 5 месяцев, 24 дня
Воскресенье, 3 апреля 1949 года
Каролин — настоящий кариес. Вспышки ее злобы моментально забываются. До такой степени, что, схлопотав от нее оплеуху, сразу начинаешь сомневаться: а была ли она вообще? Такая нежная девушка! Такой голосок! Такая бледненькая! Такая синеглазая! А волосы — прямо как у Боттичелли! Ну и начинаешь снова. Проверяешь себя. И возвращаешься в слезах. Она мне сделала это, она мне сделала то. Пострадавших — предостаточно. Каролин — это кариес, возникший на почве нашей ненасытной жажды быть любимым. Когда с нее сорвешь маску, она изображает из себя больной зубик: У меня было такое несчастное детство. Сама невинность. Разве кариес может быть в чем-нибудь виноват? Это не я — это злые люди сделали меня такой. А ее бесконечные жертвы выступают в роли зубного врача. Я, я тебя вылечу! Очаровательный кариес. Даже привлекательный. Дантисты расталкивают друг друга: Смотри, какие у меня мази, какая бормашина! Как я люблю тебя! Я знаю, что на самом деле ты вовсе не такая! И язык уступает этому очарованию и снова лезет в колодец. Уверен, эту девушку ждет блестящая политическая карьера.
* * *
25 лет, 5 месяцев, 25 дней
Понедельник, 4 апреля 1949 года
Ну вот, рассуждая о товарище Каролин, я скатываюсь до обыкновенного личного дневника. Вопрос: когда мое тело порождает ассоциацию, объясняющую природу мне подобных, имею ли я право отклониться в сторону того, что можно считать личным дневником? Ответ: нет. И какова же главная причина такого запрета? Каролин, конечно же, сама ведет дневник, в котором преподносит действительность под нужным ей соусом. И потом, характер этой девицы вызывает столько других ассоциаций: например, клещ, который коварно питается вашей кровью и которого всегда обнаруживаешь слишком поздно. Или золотистый стафилококк, спящий глубоким сном, но уж если проснется — тогда держись!.. Нет, никаких личных дневников!
* * *
25 лет, 6 месяцев, 3 дня
Среда, 13 апреля 1949 года
Впервые в жизни пошел к дантисту (по рекомендации дяди Жоржа). В результате — щеку раздуло так, что я не могу показаться на работе. Короткие разряды тока я променял на настоящую боль, долгую, сильную, этакую раскаленную докрасна жаровню, горючим для которой служит левая сторона верхней челюсти. Если будет больно, примите это. Принял, все равно больно. Боль началась с обезболивающего укола. В дырку моего моляра перпендикулярно воткнулась игла, и все время, пока мой палач орудовал шприцем, впрыскивая мне наркотик, я чувствовал себя доской на пилораме. Будет не слишком приятно, зато быстро. Получилось ни приятно, ни быстро. Впрыснув жидкость, он принялся дырявить мне челюсть бормашиной, шум которой отдавался у меня в черепе, как стук кирки каторжника на рудниках. И все это ради того, чтобы выудить из моих внутренностей тонюсенькую серую ниточку. Смотрите, вот ваш нерв. Сейчас я поставлю вам временную пломбу, а коронкой займемся потом, когда заживет.