* * *
44 года, 6 месяцев, 17 дней
Суббота, 27 апреля 1968 года
Дерматолог сказал, что это — маленькие ангиомы, красные узелки, количество которых с годами будет увеличиваться. Это — возрастное явление, пояснил он, старея, кожа становится пестрой. И грустно добавил, что по расположению этих красных узелков на теле китайцы с незапамятных времен предсказывали будущее, но эта практика была, конечно, запрещена культурной революцией.
* * *
44 года, 6 месяцев, 23 дня
Пятница, 3 мая 1968 года
«Кожа стареет». Как просто сказано, но в самую точку. Вот старая шкура, говорила мама о ком-нибудь, кто ей не нравился (а кто ей вообще нравился?). Старая шкура, старая перечница, старая калоша, старый хрыч, старый хрен, старая вешалка, старая карга: слова, язык, выражения говорят о том, что нам нелегко смириться с наступлением старости. А впрочем, когда она наступит? В какой момент мы становимся стариками?
* * *
Май 1968 года
Похоже, сама улица решила вести дневник тела.
* * *
44 года, 9 месяцев, 24 дня
Суббота, 3 августа 1968 года
Первое летнее впечатление — сегодня утром в Марселе: скорость, с какой я оделся. Раз, два, три — трусы, брюки, рубашка, и еще сандалии: лето. Но ощущение летней радости дали мне не сами вещи, какими бы легкими они ни были, а быстрота, с которой я их на себя накинул.
Зимой одевание отнимает у меня кучу времени — словно я рыцарь, облачающийся в доспехи. Каждая часть моего тела требует совместимости с облекающей ее тканью: ступни крайне привередливы относительно шерсти носков, торс требует тройной защиты в виде трикотажного белья, рубашки и пуловера. Зимнее одевание для меня — это поиск равновесия между моей внутренней температурой и температурой различных мест вовне — вне постели, вне спальни, вне дома… То есть мне надо, чтобы меня окружала совершенно определенная температура: нет ничего хуже, ничего противнее, чем испытывать жару зимой. Поэтому вся эта зимняя амуниция требует особого внимания и значительного времени. «Накинуть на себя одежду» — чисто летнее выражение. Зимой одежду надевают (примитивный глагол) и носят. Потому что она тяжелая. Помимо своих теплоизолирующих свойств, пальто защищает меня от холода, прежде всего, своим весом.
(С точки зрения времени, которое тратят на одевание тореадоры, они — единственные, кто одевается летом, будто зимой. Тореадор никогда не накидывает на себя одежду. Ужасная профессия.)
* * *
44 года, 9 месяцев, 26 дней
Понедельник, 5 августа 1968 года
«В тридцать пять лет я все еще любил», — пишет Монтескье в своих «Мыслях». Я размышлял над этим, пока мы с Моной занимались любовью. Что он хотел этим сказать? Что по-прежнему способен влюбляться, как в ранней юности? Или это признание в наличии нетронутых запасов мужской силы? В таком случае что значит это «все еще»? Возможно ли, чтобы в восемнадцатом веке после тридцати лет мужчина был уже не способен эрегировать? Об этом я и думал в объятиях Моны. Желание стремительно лезло вверх, и вдруг — сбой, альпинист кубарем катится вниз по склону… Как во времена моих первых опытов. Мсье отвлекся, сделала вывод Мона, живо интересующаяся этой мужской загадкой. Я же в очередной раз подступил к границам этого дневника — к грани, отделяющей телесное от психологического. Тогда — ужас от того, что я слишком молод, теперь — что я слишком стар, плюс паническая боязнь импотенции, убившей Павезе